— Уже?
— Пора, а то не успею на ночной поезд.
— Луи, наверное, уже запряг лошадей.
Мартан Бембе придерживал во дворе огромную животину, чудом избежавшую всемирного потопа. Кузен Эмиль, директор железной дороги, отдал распоряжение остановить поезд в городке, несмотря на то, что в вагоне ехали три королевских высочества. «До свидания, до свидания». Кузина Лора из римских Фарнезов покосилась на доктора, тот улыбнулся, польщенный. Где-то в ночи вокзальный служащий с серебряными пуговицами дунул в рог дикой серны, который носил через плечо на перевязи. Поезд остановился; Эмиль быстро сглотнул слюну и поднялся в зарезервированное купе. Вдруг все увидели Джемса Лароша, бегущего вдоль поезда и, словно белый кролик, вытягивающего из кармана часы; но их высочества спали. Все вернулись в гостиную; снизу, откуда-то из-под земли, доносились удары копыт лошадей, стоявших в конюшне. Около 1840‑го года пол в столовой переделали, Розали Буверо, держа сына за пятку, приказала ему нащупать палкой дно подземелья. Геркул-Зигфрид Буверо запомнил это на всю жизнь. Кто-то нарисовал юную цветущую Розали со спины, тонюсенькая талия, тонюсенькие пальчики пощипывают струны арфы, сплющенная голова повернута к стене, лица не видно, размеры, как у мертвых, уменьшены в три раза. Червячки грызут ее кресло, а Селестина, однажды, неловко взмахнув метелкой, сбила лепесток деревянной розы, украшавшей спинку; это один из грехов, который она замаливает в тени огромной савойской церкви, слишком большой для ее деревушки, ожидая часа встречи в раю с двенадцатью братьями. Это Розали давным-давно ездила на ужин в Грас и это ее жениху графиня де Порт томно говорила: «Жюст, помешайте салат». Теперь в Грасе престарелые господа с бородками цвета перец-с-солью навещают по воскресеньям Луи Лароша. Луи Ларош ждал гостей; когда он надевал бархатные штаны, то ходил, слегка выворачивая ступни, и брючины шумно, как лебединые крылья, хлопали друг об друга. Он только что продал два виноградника, Су-лэ-Грас и Монивер. Виноградари не слишком преуспевают, на стекольной фабрике, строящейся в городке, можно заработать гораздо больше.
— Получается сплошная выгода, ведь смотри, совсем мало выжали литров в урожаи, до того мало, что мне самому в пору платить мерзавцу Бембе… Да ответь же, ты меня слышишь?
— Да, если так посмотреть… Если хочешь… Но так жалко Бернара.
— А что Бернар? он выгодно женится. Он из себя видный… И пусть за кроликами следит получше, за ангорами, которых я подарил. Нет… Он так не разбогатеет, как я, куда уж! А! сколько я сил положил!
Мадам Луи дернула плечом, пытаясь приподнять низкую левую грудь; проверила, крепко ли держится лорнет на бриллиантовой булавке, пригладила волосы цвета перец-с-солью. Джемс приближался, под мышкой зажата тростниковая трость с золотым набалдашником, светло-серый котелок чуть сдвинут набекрень, шведские из грубой кожи желтые перчатки украшены черными вставками на швах. Из-за того, что Джемс часто проводил рукой под подбородком и устремлял его в небо, борода образовала тупой угол с лицом. Джемс недавно получил место в совете директоров стекольной фабрики. Его жена подняла руку, чтобы поправить шиньон и показала расплывшееся под мощной мышкой пятно пота. Джемс сохранил молодцеватый вид; со спины в него даже вполне можно было влюбиться, но ровно до тех пор, пока он не поворачивал голову, и девушка не замечала лежащую на плече бороду, похожую на лишайник. Их молодость жила в мутных зеленоватых зеркалах с подсвечниками по бокам, в отражениях стеклянных дверей, далеко-далеко, за тысячу миль от сегодняшнего вечера, который они проводили вместе в теплом приветливом свете керосиновых ламп; одна была с абажуром из прозрачного фарфора и подтекала немного у фитиля, так нефть выходит на поверхность скважины, другая — с медными каннелюрами, — раз в неделю старый Луи Бембе спицей счищал с них черный налет. Мсье Луи отвергал электричество и автомобили. А его брат, недавно купивший Энтремон, это недалеко от города по правой стороне, наоборот, везде у себя пустил электричество по серой деревянной обшивке и зеленым проводам.