— А ваши дела? — спросила Элиза, с трудом расправляя необычно покатую спину.
— Я еще не разбиралась, ни о чем не знаю, кроме этой ипотеки, наткнулась на нее, когда искала документы.
Она помахала бумагой, как машут платочком из вагона поезда. На кухне плакала служанка; племянница Эммы Бембе; ее двоюродный дедушка утонул, и отыскали только его жилет, застегнутый на все пуговицы. Старая Анженеза закончила одеваться, открыла окна спальни, и запах фиалкового мыла поплыл по террасе; ночью распустился первый нарцисс-жонкиль, увы, слишком поздно. Анженеза спускалась по деревянной лестнице, держась за перила для взрослых; ниже, посередине, шли железные перильца для детей. Свет на лестницу падал через длинное, узкое окно, выходившее в комнату с красной керамической плиткой на полу, где выстроились в ряд желтые глиняные и голубые фаянсовые горшки. Галсвинта поднесла бумагу к глазам.