{66}. Мадам все выписывала из Парижа: мыло, гребни, шнурки для ботинок, нитки для машинки для вышивания, для штопки. Каждый сезон она уезжала с пустым чемоданом и гуляла по Городу-светочу. «Примерка мадам Ларош де Зеевис, — раздавался резкий фальшивый голос в салонах Ворт, украшенных бледно зелеными ирисами. — Примерка Их Высочества!» «Ах! если бы здесь был Джемс!» — думала она про себя с благоговейным трепетом. Королева прошествовала мимо, песцы покусывали ей грудь и обвивались вокруг ног; птичье гнездо из белого крепа на голове заменяло корону, Клотильда отсылала в отель — огромный, как корабль, всюду красный бархат и желтая кожа, — шнурки для ботинок, нитки, последний роман Поля Бурже{67}, наволочки для подушек, гребни. Она на ходу проветривала подмышки; порыв ветра с улицы Пентьевр чуть было не сорвал огромную шляпу, которую она поймала, показав под правой мышкой мокрое пятно. После таких покупок ей, разумеется, не нужен был хлам Шано, складывавшего ладошки по другую сторону ограды; он попил немного сульфатной водички, просочившейся за пределы Отеля-де-Бан, туда только что прибыл мсье де Гозон с семьей, пастором и дипломатом-историком. Директора, человека с русой бородкой в черном блестящем костюме, Джемс Ларош поприветствовал, лишь слегка коснувшись канотье: «Мсье Клуа». После бани бедняги отдыхали в дортуаре на широкой соломенной подстилке, накрытой грубой тканью, сунули под затылки свернутую одежду, даже камня не нашлось, куда голову преклонить. В городе поднималось новое поколение; Бонмотте, например, их Роза занималась благотворительностью и вместо «скудность» произносила «скундость»; они посягали на уклад Энтремона; спускавшиеся к реке клумбы теперь украшали мясистые с листьями геометрической формы растения, которые старый Бембе наверняка бы заменил многолетними цветами, не требовавшими особого ухода. С сентября на мысе над волнами в нижней части садов огнем горел куст неопалимой купины, указывая прогуливающимся на другом берегу дом богача. Если встать слева от моста, вдалеке на холме можно разглядеть Коттен, на подъемном мосту, заросшем плющом, чуть наклонившись, стоит бельевая наследница с сигаретой во рту. «У вас нос блестит. Ну, что за вымя? Займитесь массажем груди, милая», — сурово отчитывала она подруг. Ужинали в большой гостиной замка при свечах, как и у Джемса Лароша; только там подсвечники были с русским орлом, опустившим голову и распростершим обвислые крылья, их привезла из России одна из Годанс де Зеевис, вдова генерала Дуракина, а здесь — серебряные, сверкающие, новенькие в форме ирисов, и вместо пестика — тонкая свеча, купленная в городе у Каризоля.