— Это случилось на дне рождения у Сигурни, продолжала Агнесс, не замечая, какой эффект произвели ее слова. — Я сама не знаю как… но…
Сигурни вдруг вскочила на ноги и убежала в кухню. С ее губ, как стон, сорвалось одно-единственное слово: «Не-е-ет».
— Сиди здесь, — сказала Фройдис младшей сестре, поражаясь неумолимой строгости своего тона, и устремилась вслед за Сигурни.
Та стояла у распахнутого настежь окна. Октябрьский вечерний ветер хлестал по щекам. Ее трясло, как в лихорадке. Губы были закушены — чтобы не сорваться на крик.
Повернув к Фройдис заплаканное лицо, Сигурни проговорила:
— Как?! Как он мог?!
От ее слов веяло горечью, ужасом, обидой, отчаянием. Они, словно струи горячей крови, вырвались прямо из раненого сердца и выплеснулись в тишину комнаты.
У Фройдис поплыло перед глазами, уголки губ потянулись вниз. Она ринулась к сестре и обхватила ее руками, прижавшись лицом к мокрой щеке.
— Почему, почему он мне ничего не сказал?! Я ведь считала его своим другом… Черт! Чер-р-рт! — Фройдис зарычала, как взбешенная пантера. — Какие они скоты! Какие они твари! Гады! Уроды! Все, все, все!.. Улав Йорт ответит за это!
Гнев и ненависть с головой захлестнули Фройдис. Если бы Улав вдруг появился сейчас на кухне, она задушила бы его собственными руками!
— А как же Агнесс? — вдруг спросила Сигурни, глотая слезы.
Вопрос повис в воздухе, но обе сестры знали на него ответ. Они никогда и никому не позволят обидеть свою младшую сестренку! Они сделают все, чтобы помочь ей.
— Как ты думаешь, Фройди, он знает?
Фройдис заглянула сестре в глаза. Господи, сколько в них было боли! И одновременно — сколько теплоты, сочувствия и любви!
Фройдис все поняла. Она поняла, что Сигурни готова пожертвовать своим счастьем. Она готова вырвать его из своего сердца — ради Агнесс и того чуда, что зародилось у нее в животе.
— Сигурни, ты — святая, — тихо и печально сказала Фройдис. — Побудь здесь. А я схожу к Агнесс и спрошу у нее…
— Хорошо, — кивнула сестра. — Только не говори ей, что мы с Улавом… были любовниками. Ладно? А если она спросит, почему я заплакала… объясни, что у меня стресс, истерика… Я ведь подала на развод с Альфом.
— Это правда?
— Да.
— Правильно. Так и надо! К черту их всех!
И Фройдис, развернувшись, решительно пошла обратно в комнату — ко второй своей сестре и второй любовнице Улава Йорта.
Агнесс сидела все в той же позе, будто пригвожденная к дивану. Когда в комнату вошла Фройдис, она подняла на сестру большие испуганные глаза и спросила:
— Что с Сигурни?
Фройдис присела рядом.
— У нее истерика. Она разводится с Альфом, — объяснила она.
— Разводится!.. — ахнула Агнесс. — Как же так? Почему?
— Я тебе потом объясню. Лучше скажи: Йорт в курсе, что ты ждешь от него ребенка?
— Нет, я еще не успела ему сказать… Мы с ним должны встретиться завтра… Послушай, Фройди, — Агнесс вдруг вцепилась в руку сестры, будто надеясь найти в ней спасение, — может быть, мне не стоит ему говорить? Может быть, мне нужно сделать… — Она запнулась, не решаясь произнести страшное слово, — сделать аборт?
У Фройдис перед глазами замелькали трагичные, почти стертые картинки из прошлого: медсестра в маске, шприц, больничный коридор… Она во чтобы то ни стало обязана помешать тому, чтобы Агнесс сделала аборт. Нельзя допустить смерти ребенка — еще одного ребенка. Никакого аборта!
— Никакого аборта! — услышала Фройдис у себя за спиной.
Она обернулась. В дверях, прислонившись к косяку, стояла Сигурни. Ее лицо было бледным и мокрым от слез, а подбородок решительно выдвинут вперед. В глазах тлело приглушенное отчаяние.
«Какая она красивая! Какая сильная. И какая… несчастная!» — вдруг восхитилась Фройдис. В этот момент она почувствовала, как две слезы выкатились из глаз и медленно побежали вниз, к подбородку, оставляя за собой влажные исчезающие дорожки.
13
Фройдис напоминала Улаву молнию. С громом. В ярком, слепящем свете-вспышке. Она ворвалась к нему в кабинет без стука, проигнорировав его секретаршу — пожилую ответственную фру Хоргви. Уж как девушка проскочила мимо этой старушки — непонятно. Обычно фру Хоргви чуть ли не грудью встает на защиту и покой Йорта. Она, растопырив руки, грозно преграждает дверь и голосом, от которого любому становится не по себе, спрашивает: «Вам назначено?» И если встреча не была зафиксирована в журнале посещений, то гость в этот день ни за что не попадал к Улаву. Фру Хоргви многих раздражала, поэтому Йорт нередко слышал упреки в свой адрес: дескать, пора бы взять секретаршу помоложе, с которой и развлечься можно было бы от скуки. Но Йорта его нынешний секретарь вполне устраивала, и потом, было забавно слушать, как она громким голосом запрещает посетителю войти.
Поэтому появление взбешенной Фройдис было для него неожиданностью. Он ничего не мог понять из ее сумбурной скороговорки.
— Фройди! Успокойся!
Улав усадил ее на стул. Но она тут же вскочила и метнула на него гневный взгляд:
— Не ожидала от вас такой низости, господин Йорт! Черт тебя подери! Да как ты мог так поступить с моей сестрой!.. С обеими моими сестрами?!
— Фройди, да что случилось?
— Что случилось?! — Фройдис была вне себя.
Схватив со стола стеклянное пресс-папье, сделанное в виде бабочки, она со всего размаху швырнула его об пол. Стекляшка разлетелась на кучу мелких осколков.
— Фройди! — Улав бросился к ней и схватил за плечи.
Но она оттолкнула его.
— Я скажу тебе, что случилось! — Она уже перешла на крик, и ее совершенно не волновало, что кто-нибудь их может услышать. — Сначала ты спишь со мной! Потом — с Сигурни! Теперь — с Агнесс!! Как ты мог, Улав? Боже мой! Как я могла так ошибиться в тебе?!
— Фройди…
— Она верила тебе! Она любит тебя! А ты, ты… Господи! Я тебя ненавижу! Какой же ты гад! С Сигурни такое творится! Если бы со мной, я бы пережила — привыкла. Но только не она!
— Фройди!
— Что «Фройди»? Какая я тебе «Фройди»?!
— Что произошло?
— Я не для того познакомила тебя с Сигурни, чтобы ты спал с Агнесс!
— Я сорвался! — Теперь и Улав вышел из себя, не сдерживая крика. — Помнишь, я приходил к тебе? И хотел рассказать, посоветоваться, что делать дальше? Но пришел Альф!
— Сигурни плохо. Она… — Фройдис опустилась на стул, закрыв лицо руками.
— Я не знаю, как это случилось… Мы с Сигурни выпили лишнего на празднике и повздорили слегка из-за нерешенной проблемы с Альфом.
Фройдис тихо плакала. Он впервые видел ее слезы. Она никогда раньше не позволяла себе такого.
В кабинет заглянула фру Хоргви:
— Господин Йорт, все в порядке?
— Да, да… Принесите воды, пожалуйста.
Улав присел перед Фройдис на корточки. Погладил по рыжим кудряшкам. Какое-то щемящее, почти отцовское чувство, шевельнулось в его душе. Она сидела перед ним такая беззащитная, такая хрупкая, такая несчастная. И плакала.
— Ведь она самый дорогой для меня человек… — Фройдис всхлипнула и вытерла слезы. — Я ее очень люблю. И когда ей плохо — мне тоже плохо. А сейчас все хуже некуда!
Фру Хоргви внесла графин с водой и два стакана.
— Меня ни для кого нет, — бросил ей Улав и, налив воды в стакан, протянул его Фройдис.
Она взяла, но, не отпив ни глотка, поставила на стол.
— Я поеду к ней. Поеду к ней прямо сейчас, упаду в ноги… — Улав подошел к окну, потом к стеллажу с альбомами репродукций. — …И буду умолять ее простить меня…
Фройдис подняла на него глаза. Сейчас это была совсем не та насмешливо-ироничная светская львица, которую он знал. Теперь она походила скорее на крохотного, затравленного зверька или на маленькую, потерявшуюся девочку. Он молчал.