Объяснения ректора прервал телефонный звонок. Савватий взял трубу, вложил в ухо:
— Коллектор…
Попечитель Браго потянулся за бутылкой, налил еще. Ректор, послушав, закричал:
— А что мне ваши оптовики? Какое мне до них дело? У нас есть договор! Вот собаки! Скажите им, что по условиям договора они не смеют накручивать! Меня не касается электричество… И удаленный овулятор не касается! Извините, — сказал он попечителю, отключаясь. — На всем приходится экономить. Вообразите — у меня до сих пор нет заместителя по административно-хозяйственной части. Приличного, я имею в виду. То, что есть, это… — он плюнул и уставился на свои пальцы, два из которых так и остались загнутыми. — О чем мы говорили?
— Неважно, — махнул рукой Браго. — Я в этих делах ни черта не смыслю. Меня больше занимает их вера, преданность идее… Она замечательно подтверждает мои собственные мысли.
Ректор недоуменно пожал плечами:
— А что — вера? Во что скажут, в то и будут верить. Я мог бы представить вас не просто попечителем, а целым ангелом — и поверили бы…
— Вот-вот, я о том же. Как это все-таки по-русски… Не видеть ничего у себя под носом, все вдаль — Устроение! — он покачал головой. — Знаете, в чем ошибаются насчет России? Есть такое мнение, будто на Западе — все для отдельного индивида, у нас же — рой… Дескать, коллектив — это главное. Но как же Япония? Китай? Там тоже коллектив!
— Вы наливайте себе сами, — пригласил Савватий. — Могу приказать обед.
— Да не стоит. Все дело в том, — ответил сам себе Браго, любуясь собой и с удовольствием выговаривая фразы, — что в той же Японии пусть муравейник, но если будет худо одному отдельному муравью, то худо будет всем. Муравью создают условия, его холят и лелеют… Жизнь единицы не важна, ею легко пожертвовать, но ради общего блага о ней должно заботиться. В Китае примерно то же, хотя и жестче. Вот вам и Восток! А как же Запад? А там то же самое: их демократия оформлена большинством отъевшихся индивидов. Запад и Восток одно и то же, произнесенное по-разному. Куда не плюнь — сплошной тоталитаризм, похуже ленинского…
— Ну, это не ново, — снисходительно возразил ректор и тоже сел в кресло. — Диалектика. Крайности всегда сливаются. Все может оказаться иначе. Потенциал России, может быть, так высок, что Господь ревнует, боясь, что она затмит Его своим совершенством — потому и не дает бодливой корове рогов, не позволяет развернуться в полную силу, испытывает. В противном случае Царство Божие установилось бы уж слишком быстро, почти одновременно с возникновением российской государственности. Но я вас перебил. Что же, по-вашему, Россия? Не рой?
— Рой рою рознь, — усмехнулся попечитель. — В России индивид не учитывается вообще, вопреки всем разумным соображениям, вопреки даже требованиям роя. Личность всегда выносится за скобки, в потустороннее. И в вашем заведении так же. Важнее всего, что будет там, а тут перебьемся. Само по себе там допускается любое — Устроение, вечное блаженство, светлое будущее, прочая хрень, — Браго ни с того, ни с сего возмутился, что было странно, так как по всему было видно его восхищение собственным глубокомыслием. Это, впрочем, быстро объяснилось, так как он продолжил: Родина-мать та еще мамочка! Наплодила деток — даровитые попадаются! Только лучше бы им было всем того… Я ведь, дорогой мой, тоже не из Тирлимпупии… Больше всего меня волнует посмертное существование. Никто не может спастись, и не хочет, ибо преображение — не царская шапка на маковку. А если нас возьмут на небо такими же, как мы есть, то на что тогда второй, такой же, мир? Эх! Вот если б знали наверняка, что нет ничего — гуртом полезли бы животы пороть. А если б доказали обратное, было бы то же самое. Ну, может, животы были бы целы, хотя как знать, дело вкуса, кто резал — тот и дальше будет резать, сколько ни грози ему Судами. Остальные же скажут: ну и что, все равно, пусть все остается, как было — понастроят церквей, и вся утеха.
— Занятно, что вы так волнуетесь, — отец Савватий улыбнулся бокалу. Значит, говорите, что посмертное существование вас интересует больше? Тогда зачем же вы к нам приехали?
Попечитель Браго уставился на него, не сразу сообразив, о чем идет речь. Поняв, засмеялся, погрозил пальцем.
— Шельма! — сказал он, войдя во вкус старорежимных оборотов. Подловили, браво! Молчу. Уступаю вам слово, с нетерпением жду предложений.