— Будешь?
Она выпучила свои темные глаза и с презрением измерила его взглядом сверху вниз.
— Как хочешь, — не мог угомониться он, — но у меня больше нет. Потом не проси.
Она молча смотрела в окно, он тоже повернулся к иллюминатору, разглядывая бегущие мимо фонари взлетной полосы, и почувствовал ее плечо.
— Тебя как зовут, Лала, Нини или Аграфена?
— Я вызову стюардессу, — ответила она.
— Тебя что, уже тошнит?
Она обессилено вздохнула, сняла шапку и крутанула головой с тем умыслом, чтобы он отстранился от нее: по норковым плечам рассыпались легкие пряди волос. Теперь он увидел ее лицо.
— Я тебе не нравлюсь? — развязно поинтересовался он.
Она молчала.
Его физиономия не могла нравиться, потому, наверное, он привык к бабам попроще, а таким фифалкам, как эта полукровка, мог показаться только деревенщиной, жлобом. Он мечтал о красивых женщинах, чувствовал их недосягаемость и потому презирал. Платил им той же монетой.
Не дождавшись от нее ответа, достал из сумки кипу газет, «свежих», как врала киоскерша в зале аэропорта, раскрыл первую попавшуюся. На развороте — большой снимок разрушенного дома с остатками военного «Руслана». «Катастрофа в Иркутске» — гласил тяжелый шрифт заголовка. Разглядывая газету, он произнес с садистским удовольствием:
— Погибнуть можно не только в самолете, но и от самолета, слышишь, Лала? Уже насчитали шестьдесят семь трупов и собрали кучу фрагментов.
Она молчала. Он перелистнул страницу и прочитал вслух:
— Пропал Як‑42, принадлежащий украинским авиалиниям. На борту было сорок человек, их судьба неизвестна.
Она молчала.
— Продолжать светскую беседу? — спросил он.
Она нажала кнопку вызова бортпроводницы.
Он сложил газету, взял новую, но первая страница была все с тем же снимком «Руслана».
— Что случилось? — спросила стюардесса.
— Я хочу пересесть.
— Свободных мест нет. Вам здесь неудобно?
— Тогда скажите, — она ткнула в него пальцем, сверкнув красивыми глазами, — чтобы он заткнулся и не читал вслух.
— Молодой человек, не читайте вслух, — попросила стюардесса.
— А «Спид–инфо» — можно?
— Не можно, — стюардесса с укоризной посмотрела на него.
— Хорошо, а пиво у вас есть?
— Только не давайте ему пиво! — встрепенулась его соседка.
— Так это ваша жена? — удивилась стюардесса.
— Пока нет, — ответил он, — но дело к свадьбе.
Он проводил взглядом стройную стюардессу, впрочем, весь салон провожал ее пристальным взглядом.
Они долго молчали. Он разглядывал газетный лист с голой девушкой, разнаряженной тортовыми розочками, которые с наслаждением слизывал плутоватого вида тип.
Ровный шум моторов вдруг захлебнулся и самолет накренился. Она испуганно вцепилась в его рукав.
— Не бойся, воздушный поток, — сказал он, машинально взглянув на часы.
Он ничего не понимал в воздушных потоках, самолет продолжал заваливаться на правое крыло и терять высоту, все внутренности вжались в грудь, затруднив дыхание. Он уже давил ее своим телом, но попытался упереться в борт рукой. Последнее, что помнил, это запах духов и нежность кожи ее щеки. Он даже, кажется, попытался ее поцеловать, или только мысль мелькнула, видимо, только мысль.
— Жаль девчонку, — вслух сказал он, поднялся и пошел к огню.
Самолет не горел, груды черного искореженного железа валялись всюду, горели сосны. Было больно глазам, разъедал едкий, остро скоблящий горло дым. Самолета не было, только чудом уцелевшая хвостовая часть напоминала о нем.
Он бродил среди дымящегося металла и привязанных к креслам трупов, искал знакомую норковую шубу. Надежда была: если он остался жив, значит, и она должна остаться жива, — они были вместе. Он вдруг остолбенел, посмотрел на свои руки.
— Почему я жив? — прошептал он, обвел глазами страшную картину катастрофы: — Почему?
Она лежала на спине в снегу с непокрытой головой. Он присел на колени и осторожно убрал волосы с ее лица. Отпрянул. Она смотрела неподвижно, только огненные блики отражались в глазах.
— Ты жива?
— Мне холодно, — прошептала она, ни разу не моргнув и даже не глянув на него. Ничто не шевельнулось на лице, только губы.