Сделав вид, что сижу в телефоне, я все зафиксировал на камеру. В этот же момент на меня свалилось что-то огромное. Телефон упал под стол. Сообразив, что на меня грохнулся кто-то вусмерть пьяный и помолившись за прочность новых айфонов, я ловко поднял его и спрятал в карман.
— Простите! Простите, умоляю! — вопила женщина. Я все еще помню ее наипрелестнейший вид (хотя в приглушенном свете я не мог ее разглядеть, да и, признаться, не пытался) — под глазами размазана тушь, некогда уложенные волосы свисали жирными прядями, рукав платья упал с плеча, оголяя большой красный шрам. Настоящий Франкенштейн. — Вы не ушиблись? — виновато продолжала она. — Обычно я так не напиваюсь…
— Обычно вы пьете до потери сознания?
Незнакомка захлопала глазами, обдумывая мои слова, а тем временем блондинка с любителем французских поцелуев скрылись в вип комнате.
— Супер! — прошипел я. Хотя сделанных фото заказчику впоследствии оказалось достаточно, мой перфекционизм не позволял оставлять все как есть. Но делать было нечего — в закрытую комнату к ним я никак бы не попал.
— А вы, как я понимаю, развлекаетесь оскорбляя беззащитных женщин? — не унималась женщина-Франкенштейн. Она вдруг побледнела, схватившись за живот. Испугавшись, что уйду оттуда с чужим ужином на одежде, я подвинулся в сторону, но, слава богу, отделались отрыжкой.
— Будьте здоровы.
Она вылупилась на меня, собираясь, очевидно, послать куда подальше, но почему-то вдруг улыбнулась.
— А ты все остришь.
— Не заметил, когда это мы перешли на «ты».
Я собрался вставать.
— Кто вообще уходит из клуба трезвым?
— С чего ты решила, что я трезвый?
— Ага! — она хлопнула ладонью по столу. — Все-таки на «ты». А с того, что на столе ни одного пустого стакана, а это место не такое уж и хорошее, чтобы вовремя убирать пустую посуду.
— Очень разборчиво для того, кто не может устоять на ногах.
— Еще от тебя пахнет только одеколоном. При том паршивым.
— От тебя пахнет лучше?
— От меня пахнет бутылкой коллекционного бренди. Извини, мальчик, такой тебе и не снился.
Мальчик.
Я мог бы поздравить ее с выпуском из начальной школы во время сессии на пятом курсе.
Но это не могло меня задеть.
Нет.
Но задело! Она была настолько наглая, насколько пьяная, и с каждым выпитым бокалом (или в ее случае рюмкой) становилась все более невыносимой.
— Оо-у. Ты обиделся? — она залилась смехом и икнула. А потом она начала смеяться над собственной икотой.
Я же устал терпеть этот цирк и ушел. Но до сих пор вспоминаю эту чокнутую, и даже иногда она снится мне в кошмарных снах, где я остаюсь без заказов и без денег, а она падает на меня, прижимая к земле, дышит перегаром и смеется: «А надо было пользоваться одеколоном получше!». К слову, парфюм я все же сменил, хотя мне не присуще прислушиваться к мнению пьяных сумасшедших.
Артем Васильевич Плеше́цкий, или просто Плешь, как я записал его контакт, жил в самом богатом частном секторе города. Дома на его улице все как на подбор — кирпичная кладка, панорамные окна, большая терраса; к тому же ухоженная площадка перед домом, идеально выстриженные кусты и каменная тропинка.
Дверь мне открыла домработница — невысокая женщина в белом фартуке и с пучком на голове, точно как в американских фильмах. Глаза у нее полезли на лоб от моего внешнего вида. Я снял кофту, но футболка под ней тоже была мокрая. Женщина запричитала, принялась поправлять мою прическу, разгладила футболку руками, отряхнула джинсы от капель. Я даже не успел опомниться — мне вдруг показалось, что я пятилетний пришел с улицы домой, а мать отчитывает меня и отчитывает.
— Он уже полчаса вас ждет! Весь как на иголках, обожемой! — схватилась за голову домработница.
Она проводила меня к двери кабинета и шепнула:
— Постучите.
Я постучал.
— Через минуту еще раз постучите, ждите ответ! Пожмите руку, потом сядьте на кресло! Не мямлите, говорите сразу о деле, обожемой… — она вздрогнула, когда услышала голос Плешецкого. Он пригласил меня войти. — Сразу жмите руку и садитесь! — шепнула она напоследок.
Так я и поступил. Плешецкий сидел за столом в черном костюме. Волосы его были зализаны вправо и чуть ли не отсвечивали от настольной лампы. Он продолжал что-то печатать на ноутбуке, не смотря в мою сторону. Весь его вид, вместе с антуражем строгого кабинета, так и сочился деньгами, надменностью и самовлюбленностью. Казалось, я нахожусь на приеме у президента, а не местного бизнесмена.