- Яценко, на выход. Прижаться к стене. Руки за спину.
Делаю все, как велели, разве что дергаюсь, когда конвоир, дабы зацепить наручники, больно дергает руки, заставляя зажиматься и тихо скулить.
Идем по коридору пару минут. Такие же, как моя, одиночные серые камеры, а я стараюсь угадать, в каких из них Денис И Август. За Малого душа болит сильнее всего. Несмотря на его простоту и легкую небрежность в поведении, самый стойкий из нас именно он. Он же слова не скажет, будет молчать, а значит, ему будут делать больно. Это я прошел на себе, когда меня дубинкой по ребрам пиздили, чтобы признательное подписал. А я не стал. Не смог. Пускай моя возможная инвалидность или скоропостижная смерть будет на совести Вадима. Пускай, сука, в аду горит за предательство свое. Не подпишу. Хоть пиздить будут, хоть убивать - нет. Пускай это будет мой последний мужской поступок. Возможно и глупый, но я так хочу, мне терять уже нечего.
Остановившись возле незнакомой мне двери, конвоир, не снимая с меня наручников, грубо заталкивает туда и силой заставляет усесться на один из двух оставленных не занятыми стульев.
- Приветствую, господа, - улыбка выходит замученной, да и с разбитой губой улыбаться не шибко удобно, но как же я рад видеть этих двух поганцев, выглядящих ненамного лучше меня. Август ехидно скалится, трется носом о плечо, скрывая смущение, Денис остается безэмоционален, и если бы не моргал, решил бы, что он уже мертв. Ему страшно, а мне страшно за него, но изменить что-то уже не могу. Могу лишь винить себя, что позвонил ему. Своей привязанностью к нему подставил всех. Мне жаль. Мне так жаль, что стоило встретиться с ним глазами, из моих полились слезы. Выругавшись и запрокинув голову, пережидаю, когда успокоюсь, и об плечо вытираю сырые дорожки. Денис улыбается понимающе и опять уходит в себя. Как же мне помочь тебе, родной, а? Сам я не знаю, как.
На скрип проржавевшей двери поворачиваемся синхронно, я, подорвавшись с места, остаюсь сидеть только благодаря все тому же провожатому, уткнувшему меня мордой в стол. Шиплю, дергаюсь, пока не затихаю от удара дубинки.
- Олесь, успокойся, - просит перепуганным голосом Август, и дрожь его голоса отрезвляет. Расслабляюсь и, дернув плечом, даю понять, что остыл. Откидываюсь обратно на спинку стула и устало прикрываю глаза, пережидая вспышку гнева и кровавые кляксы перед глазами. Я спокоен. Я абсолютно спокоен. Вадим что-то говорит менту, тот спорит, но не долго, и оставляет нас одних. Не слышу шагов, копошения ребят, только его чертов голос, от которого кровь кипит в венах. Дышу медленно, загнанно, надо взять себя в руки.
- Ты хреново выглядишь, - ухмыляется Август, и, переведя на него взгляд, непонимающе отслеживаю, как он улыбается Вадиму без грамма злости или хотя бы печали, что друга просрал. - Тебе не идет щетина, - скалится мелкое недоразумение, удобнее устраиваясь на стуле.
- Нас слушают, поэтому фильтруйте базар, - просит рабочим тоном Вадим, раскладывая перед собой бумаги.
- Долбанная лживая тварь - так достаточно фильтрации? - склонив голову вбок и повернувшись к нему, мило улыбаюсь, желая, чтобы он сейчас же провалился в Ад, откуда по ошибке вылез.
- Олесь, закрой рот, - просит без нажима, и только окрик Дениса заставляет меня остаться на месте.
- Прекрати. Если он здесь, то не твои истерики слушать пришел, - читает нотации друг, а у меня в голове конкретный такой разрыв шаблона.
- Напомнить, что он нас предал? - получается слишком ядовито, настолько, что горечь во рту оседает.
- Ты видишь только то, что хочешь, - осекает меня Вадим, не глядя в мою сторону. - Я пришел поговорить о том, какие сведения имеются у меня.
- А то, как эти сведения из нас выбиты, ты не хочешь поговорить?! - срываюсь в очередной раз, злость расползается подобно отраве, затуманивая мне разум.
- Закрой рот, пока я его тебе не заклеил, - повернувшись ко мне, смотрит так, будто я уничтожил его любимую планету. Но за расплавленным серебром отчетливо видна боль, всепоглощающая, грызущая изнутри, и она отдается даже мне. Я окончательно не понимаю, что здесь происходит.
- Говори, Вадим, - помогает ему Август, темнея лицом и сползая ниже по стулу. Дышит с надрывом - видать, тоже по ребрам прилетело.
- Все произошедшее…
- Факты. Твои личные переживания нам в хуй не уперлись, - когда же я уже заткнусь?
- Вы все трое подозреваетесь в соучастии в преступлении… Я не буду говорит заумно, хорошо?
- Лесь! - рявкают сразу двое, затыкая меня, стоило только открыть рот.
- Двадцатого числа этого месяца было совершено убийство с особой жестокостью. Личность потерпевшей выясняется, - читает по бумажке, на нас не смотрит. - На месте, где был обнаружен автомобиль Яценко Олеся, найдена зажигалка Архипова Дениса, что может послужить уликой в его причастности к убийству и уничтожению чужого имущества с целью сокрытия следов преступления. Также в его доме обнаружены следы Хорес Августа и все того же Яценко.
- А твоих там не обнаружено? - уточняю лично для себя.
- Найденные пакеты в подвале идентичны тем, что были изъяты из могилы, с содержащимися в них останками пострадавшей. Также в той же могиле был обнаружен бычок от сигареты, принадлежащий Яценко, с отпечатками его следов и слюны на фильтре… - у меня случился легкий шок, плавно перетекший в полнейшую апатию, Денис сидит бледнее мела, Вадим нервно сжимает в руках листы, вижу, что злится, знать бы еще только, на кого.
- На мешках также сохранились отпечатки пальцев Яценко…
- А твоих, случаем, нет?
- Что свидетельствует о его прямой причастности к преступлению. Не доказано, но находится под рассмотрением причастность Хорес Августа к расчленению трупа потерпевший. В случае, если это подтвердится…
- Да брось, знаем мы, что нам светит, - улыбается Август, а мне от его улыбки дурно делается, физически плохо. Переглядываемся с Денисом, думая об одном и том же.
- Вы признаете свою вину? - спрашивает Вадим, доставая три заявления и выкладывая их перед нами.
- Да вот хуй! - ору так, что собственный ор звоном возвращается. - Я тебе, мент позорный, твое заявление в жопу запихаю!!! - трясет как шлюху в церкви, кожа покрылась мурашками. - Уебок, сука… - влетели менты, скрутили меня, слабо слышал, что орал Август, о чем просил Денис и нахрена Вадим полез к надзорным. Как итог: меня вернули в камеру.
Время остановилось. И я остановился в нем. Ничего по-прежнему не ясно. От перспективы остаться одному не весть где - плохеет. Слабость ужасная, ребра ноют. Еще и на психику давит эта тишина. Что теперь будет? Кем буду я? В глазах родителей, что уже приезжали и просили меня сознаться и покаяться, отец обещал простить, но я видел его глаза в тот момент: лишь бы успокоилась мать, он готов был сказать что угодно. Нет у него больше сына.
В глазах друзей… чувство вины… никогда не придавал ему особого значения. А теперь понял. Прочувствовал. Про карьеру Дениса можно забыть, со сроком, пускай даже условкой, ему ничего не светит, не пропустят выше, а он так хотел, он верил, людям помогать мечтал… и все равно поехал за мной, и там не бросил. Я буду вечно перед ним в долгу, и даже после смерти не смогу искупить свою вину. Август… я видел, что ему не страшно. Нет, страшно конечно, но он не злится на меня, хотя должен. У него же тоже, по сути, будущего нет. Ему же срок впаяют немалый, он же больше всех пострадал. Про Вадима стараюсь не думать - больно.
У нас больше ничего нет. Только мы друг у друга и остались. И сейчас я понимаю, что это за люди и почему они рядом. Не просто так, не потому что из моей прихоти - они сами хотели быть рядом, со мной. А я всю жизнь плевал на них. Не видел чувств Вадима и его боли, не знал, как своим незнанием ему жизнь ломал, не смог поддержать, понять его отдаленности. Да и про Августа не уверен, что всегда поступал с ним правильно. Я не заслуживаю быть их другом. Но что-то сделать ради них смогу. Смогу взять всю вину на себя, отгородить их, попытаться уменьшить наказание и хоть так частично искупить вину. Не перед собой - перед ними. Утыкаюсь лицом в жесткую подушку пропахшую хлоркой и затхлостью, вою в нее, глуша крики, бью ладонями по кровати, пытаясь выпустить хоть сотую часть накопившегося внутри. Все постепенно отходит на второй план. На фоне собственной ничтожности даже содеянное кажется не столь значимым.