— Охренеть! Из винтовки… Но — как?
Делаю вид, что этот номер для меня привычен, как процесс дефекации.
— Выбил заклёпки в носовых листах на уровне ватерлинии. Их сорвало потоком воды. Со сварным корпусом этот номер не пройдёт. Просто повезло.
Пусть теперь завидует. Знай наших!
Анфиса Лобова aka Звезда
Ах, ресурс, ах, ресурс… Да, ресурс. Что я, дура? Не понимаю, что тонера в принтере надолго не хватит? Но Бубенцов свои почеркушки печатает, и Зануда целую книгу рецептов нахреначила — никто и не пискнул. Дрянь старая, ненавижу. Свои цеппелины с мясом могла и от руки переписать.
Мне, между прочим, больше надо. Сволочи, ненавижу, у девушки личная жизнь не складывается, а они… Уроды, тля. Ничего, твари, я всё равно выкручусь, я упорная, один хрен, будет по-моему. Я в «Петергoffпринт» пять тысяч тиража выгрызла! И пусть приходится корябать ископаемой, типа, ручкой по паршивой местной бумаге — талант не задавить, он всё равно себе дорогу пробьёт. Только бы опять кляксу не посадить, переписывай потом.
Ничего, я аккуратно, чтобы буковки ровные, и наклон одинаковый.
«Уже много дней твой образ постоянно стоит у меня перед глазами. Стоит смежить веки или просто отвести взгляд от серой мути повседневной суеты, и твои черты проявляются передо мной, будто снимок на древней фотографической бумаге. Мужественный разворот широких плеч, гордо посаженная голова на мускулистой шее повёрнута в сторону. Хочется закусить губу от обиды — даже в мечтах ты меня не замечаешь. Не видишь влажного влюблённого блеска горящих глаз, трепета нежных девичьих губ, смущённого румянца, заливающего щёки… Хочется плакать. Иногда, когда больше не остаётся сил, я забираюсь в укромный уголок, чтобы вдали от равнодушных взглядов окружающих горькими слезами выплакать своё горе. А потом, утерев щёки и умывшись, я снова иду в суету бытия, ничем не выдавая терзающих меня чувств.
Боже! Если бы я могла хоть один раз прижаться к твоей широкой груди, обвить крепкую шею гибкими руками! Я представляю, как нежной кожи моего лица касается колючая щетина твоего подбородка… У меня внутри становится горячо и мокро, волна стыда и желания захлёстывает меня с головой, от затылка до кончиков пальцев моих длинных, стройных ног. Как невыносимо хочется… Но нет, этого я бумаге доверить не могу. Но и страдать в одиночестве, разрываясь от накрывшего меня чувства, больше не имею сил. Я решила — сегодня я или стану счастливейшей женщиной на земле, или мои надежды разобьются вдребезги, рассыплются прахом и смешаются с пылью, покрывающей всё в этой жаркой засушливой стране. Вечером, после ужина, молю тебя, приходи к пещерке на берегу ручья, той, что у трёх полосатых камней. Терпеть неизвестность дольше невозможно, это выше моих сил, я хочу стать твоей, впитать тебя, насытиться твоей мужской силой и уснуть на твоём мускулистом плече, отдав всё, что может отдать избраннику любящее женское сердце».
Ну вот, закончила. Пусть только попробует не явиться, лось сохатый. А уж там-то я его захомутаю. И в стойло! Мне осточертело уже с утра до вечера на побегушках у крашеной старухи носиться. Унеё даже после омоложения рожа на печёное яблоко смахивает. Пора, пора обзаводиться своим местом в мире. Пока таким. Это, конечно, не Серебряков, не Крестовский, даже не Бубенцов, но я из него сделаю человека. А не сделаю — невелика беда. Нынче у меня вся жизнь впереди, со временем поменяю на более перспективного. Интересно, российский император женат?
Аккуратно сворачиваю своё послание — треугольником, как для полевой почты. А ведь когда-то мы люто ненавидели свою училку, заставлявшую писать поздравления с девятым мая всяким старым пердунам. Пригодилась наука. Умная девушка даже из такого никчемного источника, как заросшая от женского простоя мхом школьная грымза, выжмет хоть что-то полезное.
Забросить послание в широкий карман пятнистой куртки проще, чем тарелку помыть. Пока самец жрёт, он, как токующий тетерев, ничего вокруг не замечает.
Солнце свалило за низкие горы, чтобы где-то там утопиться в море. Придурки, предпочитающие возиться с ружьями, а не с женщинами, построились клином и свалили куда-то на юг. Надо думать, ближайшие сутки — двое их здесь не будет. Чу! Что это за шаги доносятся до меня? Это торопится на свидание мой ласковый пирожок! Мой сдобный пончик! Готовься, любимый, сейчас тебя будут есть.
Поправляю платье и норовящий сползти на бёдра лифчик. Да, сползающий! Зато он кружевной и почти прозрачный, и сквозь тонкое красное платье очень сексуально просвечивает чёрным! Выхожу из укрытия.