Узревши зарю её нежных ланит!
Уверен – не выстоит даже Персей
Пред дивной упругостью этих...
Госпожа Стессель встряхнула головкой, отгоняя неуместные сейчас воспоминания – в той оде была не одна строфа, а воображение юного, но уже многое повидавшего автора было пылким и неудержимым. Одесса, там все такие.
— Неужели… неужели опоздала? – ещё не дошла до дверей, а ноздри уже не могут чувствовать ничего, кроме волшебного запаха его разгорячённой плоти. Преодолевая предательскую слабость в ногах, Вера Алексеевна дотянулась до дверной ручки и трепещущими пальцами, изнемогая от страсти, распахнула дверь настежь.
— Успела...
С неженской силой она перехватила занесённую над НИМ руку, вывернула из пальцев застигнутой на горячем служанки нож и выдохнула в лицо мерзавке всё, что успело накопиться на сердце за это время:
— Дрянь, неблагодарная дура!
Отброшенный в гневе тесак ударился о стенку и обиженно зазвенел на кафельном полу.
— Сколько раз тебе повторять, мерзавка! Гуся нарезают холодным! ХОЛОДНЫМ, ты, тупая кухонная мешалка! Тогда куски выходят ровные и красивые! Опять хотела меня перед гостями выставить дурной хозяйкой!
Тряпкой, грязной кухонной тряпкой по испуганной тупой деревенской роже! Ты у меня запомнишь, как подавать на господский стол развалившуюся тушку, навсегда запомнишь!
Повариха часто-часто трясёт головой, закрываясь от безжалостной тряпки распаренными красными руками.
Вера Алексеевна устало опускается на табурет. Всё-таки в кухне жарко и душно, невыносимо хочется глотнуть свежего воздуха. И сердце колотится в груди – нельзя, милочка, так нервничать, в твои-то годы!
И будто что-то сломалось внутри – какие годы, какая Вера Алексеевна? Меня зовут Леся! В жизни я не носила таких чудовищных тряпок! Но взгляд, брошенный по сторонам, утверждает – вокруг кухня богатого дома, на тебе – чудовищно пёстрый халат, Домна с дрожащими губами подаёт тебе чашку с водой, и ты – супруга военного коменданта Порт-Артура, генерал-лейтенанта от инфантерии Анатолия Михайловича Стесселя, принимаешь питьё и жадно пьёшь – до дна.
Сама не запомнила, как доплелась до кровати, как рухнула на софу, стряхнув с ног дурацкие, но довольно удобные трофейные тапки.
— Твою мать, и тут китайскую обувь таскать! – мелькнула шальная мысль перед тем как сознание погасло.
Утром в комнату сунула нос одна из сироток, взятых на воспитание госпожой генеральшей. И ведь не вспомнить, как зовут — хоть убей.
— Вон!
— Но…
— Вон, я сказала!
Через полчаса по тому же маршруту отправился и сам комендант – не помогли ни верноподданнические усы с бородкой, ни представительный вид, ни умение выразительно мычать. Вазу конечно, потом пожалела, но ведь их, тут, в Маньчжурии, поди в любой лавке – валом. Лучшая хозяйка гарнизона, первая дама и руководитель общества кружка хорового пения Порт-Артура трое суток не появлялась из своих покоев.
— Что вам не ясно? Болею я! Домна! Жрать неси!
Милейший Пётр Венедиктович, добрейшей души человек, в соответствии с принесённой клятвой Гиппократа сунулся было осмотреть болящую. После того сначала отпаивал себя собственными пилюлями, а как не помогло, присоединился к хозяину дома в его рабочем кабинете.
— Как думаете, Пётр Венедиктович, Верочка… Пройдёт это? Она же всегда… Ангел, чистый ангел во плоти… — Генерал всхлипнул, — Орёт, как фельдфебель!
— Мужайтесь, Анатолий Михайлович, Бог милостив, всё образуется.
Через три дня Госпожа Стессель изволили выйти из добровольного заточения, произведя фурор своим внешним видом.
— В-вера А-алексеевна, — опешил попавшийся ей на встречу адъютант мужа.
— Здравствуйте, голубчик! — улыбнулась ему хозяйка дома, — а что это у вас с дикцией?
— У-у меня нет слов!
— Вы мне решительно не нравитесь сегодня, ротмистр. Что же это за адъютант, если слова найти не может? Подите куда-нибудь, поищите там. В библиотеке несколько словарей третьего дня видала, возможно, в них помощь обретёте?
Обойдя окаменевшего ротмистра, комендантша уверенным шагом двинулась в кабинет мужа и господина.
Генерал уже успел привести себя в порядок и на появление обожаемой половины отреагировал более-менее адекватно:
— Верочка, ангел мой, как ты похорошела! Тебе нынче и тридцати не дать!
Уселась на подлокотник кресла, дежурно чмокнула супруга в лоб и рассмеялась:
— Да мне и не нужно, можешь не давать, — и немедленно огорошила супруга:
— Анатоль, душа моя, а что ты будешь делать, если завтра на нас нападут японцы?