Городка нашего и следов не видать, а главное — тепло. Не июль, конечно, но градусов под пятнадцать по Цельсию.
— Ну, Сёма, говорю себе, — дописался. И попал.
И так мне хреново стало, слабость в коленках образовалась, на первую попавшуюся корягу сел и зажмурился. Вот тебе, прапорщик Тихов, и домик, и пенсия, и сокращение штатов до кучи.
Сколько так сидел — не скажу, время не засёк. А потом зло меня разобрало. На себя. Я оплеуху сам себе отвесил, говорю:
— С чего расквасился? Ты ведь не салага, а боевой прапор! А раз так, соберись, тряпка, и думай, где оказался и как из этой задницы выкарабкиваться.
Если прикинуть, не так уж плохи мои дела. Из всего, что у меня с собой было, только удочки пропали. Ну да, я же чехол отбросил, когда к песочнице кинулся.
Так что ещё побарахтаемся. Лопатку из чехла достал, подкинул в руке пару раз…
На руку смотрю – мать моя, женщина, а рука моя и не моя одновременно. Мизинец на правой мне лет пятнадцать назад осколком укоротило, а он — нате, на месте опять. И движения все так легко проходят…
Нет, я конечно, далеко не ботан, и пивного животика к своим сорока пяти не нажил, при моей-то службе, но подобной лёгкости в членах что-то не припоминаю. Для проверки махнул пару раз лопаткой, выпад сделал, кувырок — нормально, и РД не мешает.
Мы ещё побрыкаемся!
Ещё прикол — снова кругом горы. Как они мне дороги уже, не описать. Будто в том анекдоте — бойца в часть ночью привезли, до палатки наощупь… Утром глаза продрал, на улицу выполз, а вокруг — вершины в снегах. Он от восторга полную грудь целебного воздуха набрал, и как заорёт:
— Красота то кака-а-я!
— Твою мать, твою мать, твою мать… — по привычке подхватило эхо.
Я зеркальце из ранца достал (есть у меня такая привычка, полезные вещи не выкладывать), немного рожу в порядок привёл, а то внешний вид — будто с кошкой боролся. Потом ранец на плечи, и — несите меня, ноги. Тем более, вы нынче молодые, выносливые.
Места чужие, дикие, иду с опаской, шапочку в карман сунул, голову банданой повязал — и не жарко, и уши открыты. Надо сказать, карканье это я и в ушанке бы услышал. Местное вороньё так орало, проедь рядом танк — и его заглушат. Если только из пушки садануть. На такое место стоит поглядеть — решаю я и аккуратно протискиваюсь сквозь карликовые дубки. А там — полянка. А на полянке живописно стоят наш бардак, который БРДМ-2, прямоугольный гусеничный гробик М-113 и тяжёлый автомобильный тягач с прицепом. Военный, многоосный. Будь у меня такой дом, как у него прицеп, так больше и не надо. «Тополь» внутри может и не поместится, а чего поскромнее — запросто.
Я так в кустах и присел. Потом гляжу — а стервятники за машинами уже кого-то приходуют. Будь тут живые, кто бы им так наглеть дал?
Вылезаю из кустов, и туда.
Сильно их расклевать не успели, но фотографировать то, что от лиц осталось, я не стал. Кстати, и интернационал технический прояснился – на всей технике литовские флажки намалёваны. И фамилии на нагрудных нашивках характерные – Vilcat, Aminwest, Litovec-11. Это те, что ничком лежали. На остальных форму уже потрепали, надписей не разобрать.
Вояки уже начали попахивать, но я не особо брезгливый, перед тем, как тела в овражек стащить и камнями привалить, осмотрел. Следов насильственной смерти не обнаружил. Видно не повезло с переносом – как построились рядом с техникой, так и легли. Сразу и окончательно.
Ну, долг я свой выполнил, тут и темнеть стало, причём резко. В горах всегда так, тем более на юге. И мне на боковую пора, но на природе рядом с могильником страшновато – мало ли кто из зарослей на запашок подтянется. Ну так а БТР мне на что? Собранные стволы и подсумки с рациями я уже впотьмах туда забросил. Даже разбираться не стал, чего и сколько. Только один «Глок» в кобуре на пояс прицепил – мне на природе так спится спокойнее.
Сначала хотел в бардаке спать лечь, но в американце места намного больше. Там и устроился.
Поворочался немного – всё-таки нет ясности, где оказался. Но если вокруг Литва, обещаю укусить себя за колено. С внутренней стороны.
Ещё беспокоила надпись на кормовой двери БТРа. Собственно, ничего особенного — белой краской из баллончика, с потёками. Но подпись... Неровными буквами по американской броне:
«Увиденным удовлетворён».
И ниже, размашисто:
«Юра Семецкий».
Хорошо, волос у меня короткий, когда дыбом встал, бандана не слетела. Я ведь в первой книжке тоже его того… Ну, вы поняли…