– Питер, хватит – уже более настойчиво требует мать – все это терпит до дома. Обсудим там.
– А обсуждать нечего – сухо замечает он – я..
– Питер.
Мы с Нейтом идем по обе стороны от них (Я-мама-Питер-Нейт), но искусно изображаем великих слепых и глухих. Если честно, есть что-то логичное в словах Питера про шлюху (в том плане, что папа кого-то ждет после, раз снова все заказал), но в отличии от отчима, я не вижу в этом ничего оскорбительного.
Он ведь не выпроводил нас, потому что его гость/ья подошел? Он сидел с нами, пока мы сами не ушли – а дальше, пусть делает, что хочет. Почему это так задевает Питера и причем здесь «развлекательная программа» – мне искренне непонятно.
Понятно лишь одно.
Что, вернувшись домой, мы вновь каждый попадем в свои личные девять кругов Ада, которые всю неделю будут погружать нас во все новые глубины отчаяния, все глубже и глубже, пока не настанет день следующей встречи, обнулив счетчики и приготовив нас к новому забегу.
Глава 2
Дверь дома открыта, как и всегда, когда внутри кто-то есть. В этот раз это Нара, которую оставили присмотреть за Эби на время нашего отсутствия. Впрочем, по вполне логичной причине – им обоим совершенно нечего делать на этой встрече. Нара – дочка Питера от первого брака, а Эби – их с мамой общий ребенок. Так или иначе, даже если присутствие Питера можно притянуть за уши (отчим детей, пришедший за встречу вместе с их матерью), то этих двоих при всем желании (которого ни у кого нет) не впихнешь.
Хотя, как мне кажется, это лишь очень хороший предлог оставлять Нару дома. Потому как Эби вряд ли бы кому мешала, а вот у Нары характер еще тот. Мы как при первом знакомстве не смогли найти общий язык, так уже два года стараемся избегать компании друг друга, иначе это неизбежно перерастает в ссору.
Нара готова вспыхнуть на пустом месте, может сама зачем-то затеять скандал из ничего, может зацепить просто, чтобы развлечься. А уж если ее разозлить – то она загорается, точно пламя, рожденное на пепелище тысячи книг. В этом и кроется опасность – стоит поместить папу, вечно цепляющегося к Питеру, и Нару, дочь второго, в одно помещение – как неизбежно жди взрыва. Может, отчасти такая агрессивность Нары и связана с ее бывшей зависимостью, которая, как известно, нехило влияет на нервную систему.
Папа не зря, пытаясь задеть Питера, заметил про наркодиспансер. Нара и правда там лежала после передоза, который едва не стоил ей жизни. Было это уже при нас, почти сразу после рождения Эби, когда забот был полон рот с ребенком и без нее, а самой Наре едва исполнилось 16. Думаю, такого поворота не ожидал никто, хотя стоило заподозрить, что что-то не так с человеком, который стал практически всегда отказываться есть, при нормированных часах сна ходить с огромными мешками под глазами, еще больше раздражаться и в целом вести себя достаточно странно и замкнуто даже для такой, как Нара.
Может быть, о чем-то подозревал Нейт. В отличии от меня, он смог найти с Нарой общий язык. Быть может, на той теме, что они ровесники (хоть в 16 лет разница в год и разницей-то не считается), а быть может оттого, что Нейт ее одноклассник и капитан баскетбольной команды, а Наре, мулатке и оттого постоянному предмету язвительных шуточек, было выгодно иметь под боком сводного братца, который навешает люлей любому, кто в очередной раз напишет на ее шкафчике какие-то оскорбительные шуточки по типу «человек+обезьяна=Нара Вудли».
Толерантная Америка.
Быть может, толерантной она стала уже в частных лицеях, или хотя бы престижных школах – но в обычных районных заведениях Чикаго она все еще ничем не отличается от большинства стран второго мира.
– Мы дома – повышенным голосом сообщает Питер, едва переступает порог – Нара?
Мы заходим следом. По пути до дома Питер так и не успокоился, а значит это одно – «серьезный разговор». Когда они с мамой закроют двери гостиной и примутся обсуждать все назревшие в их жизни проблемы. Я бы сказала, что при таком деспотичном, в бытовом плане, тиране, как Питер, маме жутко не повезло – но, справедливости ради, мама выходит каждый раз после таких разговоров веселая и, будто еще сильнее помолодевшая.
Она любит разъяснять отчиму, почему он не прав, любит обмусолить все аргументы за свою точку зрения, любит строить из себя обиженную даму в беде, с театральной небрежностью поднося ладонь ко рту с легким всхлипом всякий раз, когда Питер, как ей кажется, в своем запале переходит всякие допустимые границы. Один раз, например, она так сделала, когда отчим вменил ей, что из-за постоянного транжирства их общих денег на ее косметические процедуры, им теперь не хватает на оплату коммунальных услуг и маме следовало бы в следующем месяце поумерить свой бьюти-аппетит.