Не дав возможности дочери сделать и шаг – Питер резко хватает ее за волосы, потянув на себя. Взвизгнув, Нара вцепляется в его руку. Будь у нее ногти, быть может, дело пошло бы и иначе – но ее вредная привычка лишает ее последней возможности выиграть этот неравный бой.
Скуля и изрыгая проклятия, в основном матершинные, Нара все еще пытается справиться с руками отца, когда он повторяет вроде бы совершенно уравновешенно, но настолько ледяным тоном, что даже у меня мурашки по коже идут:
– Ты сейчас поднимешь эти тосты, сожрешь их до последней крошки или останешься без еды на весь день, ты поняла меня?
– Да, да! – взвизгивает, когда Питер, не дождавшись ответа, сильнее тянет ее на себя за кудрявые волосы, намотав их уже чуть ли не на кулак, словно веревку.
– Вот и славно.
Но стоит ему отпустить дочь, как та со всей дури заезжает ему ладонью по щеке:
– Катись нахер, мудоеб! – и выскакивает из кухни раньше, чем отчим успевает опомниться.
Дверь ее комнаты хлопает и слышится щелчок замка. Теперь, чтобы попасть внутрь, придется как минимум снести ее с петель. А это деньги, а деньги для Питера и так проблема.
Сложив это как дважды два, отчим невозмутимо касается красной щеки и сообщает нам в угрожающе тотальной тишине, нависшей над кухней:
– Нара сегодня не идет в школу – смотрит на Нейта, поскольку они учатся в одном классе – передай, что она заболела.
Учитывая его жесткий взгляд и сухой тон, мне остается лишь догадываться, что он сделает с Нарой, когда она выйдет. А выйти рано или поздно ей все равно придется – не за едой, так за водой или туалетом.
– Понял?
Нейт открывает рот, словно собираясь возразить, но закрывает. На его лице сомнение, связанное с какой-то неуместной воинственностью. Все эмоции успевают промелькнуть за те две секунды, пока отчим не повторяет:
– Ты меня понял?
– Да – в итоге сокрушенно соглашается брат – понял. Она заболела.
– Пусть отравилась – кивает Питер – и завтра уже точно появится на занятиях. Передай, что это не вирусное и больничный ей не требуется.
– Хорошо.
Отчим, словно ни в чем не бывало, игнорируя разбросанные по полу сэндвичи, садится на место. Отпивает какао, после чего, обведя нас с Нейтом взглядом, невинно уточняет, точно просто читал газету и только сейчас заметил наше присутствие:
– Вам разве не пора в школу?
После чего оборачивается к матери:
– Отвезешь их, милая?
– Конечно – поспешно соглашается мама, улыбнувшись своей самой очаровательной улыбкой, и грациозно встает со стула, точно бабочка вспорхнула – как всегда.
– Спасибо.
И делает еще один глоток.
От этой сюрреалистичной картины меня пот прошибает посильнее чем от того, что только что разразилось между ними с Нарой.
Запихнув последний кусок тоста в рот и допив одним залпом какао, встаю из-за стола. Настолько спешу, что едва не роняю стул, что было бы фатальной ошибкой. Отряхиваю руки от крошек о юбку школьной формы (лишь секундой позже сообразив, что это тоже было ошибкой, но хвала небесам, Питер не заметил).
Успеваю дойти до кухонного дверного проема, когда меня окликает вкрадчивая фраза отчима:
– А прибираться за тобой будет прислуга?
И в его голосе есть та опасная струна, которая, словно только и ждала, пока на ней сыграют. Не успев как следует «воспитать» Нару, он теперь отчаянно нуждается в ином субъекте, опрометчиво подставившимся под прицел.
Черт! В этой суматохе я совсем забыла про посуду.
Но не успеваю придумать, каким образом выкрутиться, не попав под раздачу, как вмешивается Нейт, спешно подложив мою тарелку под свою и относя их обе к раковине:
– Сегодня моя очередь мыть.
– Не помню, чтобы вчера убиралась за тобой Джейзи – замечает Питер, не желая так просто отпускать столь идеального кандидата на роль козла отпущенья.
– Убиралась, только не утром – ловко импровизирует Нейт, уже включив воду в раковине – мы чередуемся весь день.
То ли не зная, что на это ответить, то ли уже не желая перекрикивать напор воды – Питер лишь недовольно отмахивается, позволяя мне ретироваться, наконец, с кухни.
Хочу кивнуть брату в знак благодарности, но если отчим заметит – нам обоим не поздоровиться. Лучше поблагодарю в машине. Маме все равно, так что там опасаться будет нечего.
Поправляю прическу (распущенные волосы, схваченные двумя височными прядями сзади, чтобы не падали на лицо), беру рюкзак и, обувшись, выхожу из дома. Лучше дожидаться их на крыльце, где риск вновь пересечься с Питером в эти пару минут крайне мал.
Первой выходит мама – в атласной белой блузке с традиционно расстегнутыми двумя верхними пуговицами (но воротник отвернут таким образом, что это выглядит соблазнительно, может маняще, но точно не вульгарно) и черных брюках-клеш, удивительным образом подчеркивающих одновременно ее осиную талию и длинные точеные ноги. В ушах уже новые блестящие сережки под жемчуг (а может и сам жемчуг, если остались со времен папы), а в руках ключи и бежевая сумка-клатч.