"Прямо и быстро побѣжалъ я, и никто не смѣлъ меня остановить. Я заслышалъ шумъ позади и удвоилъ свое бѣгство. Шумъ становился слабѣе и слабѣе и, наконецъ, совсѣмъ заглохъ въ отдаленномъ пространствѣ; но я стремительно бѣжалъ впередъ, перепрыгивая черезъ болота, черезъ рвы, перескакивая черезъ стѣны, съ дикимъ воемъ, крикомъ и визгомъ, которому дружнымъ хоромъ вторили воздушныя чудовища, толпившіяся вокругъ меня спереди и сзади, справа и слѣва. Демоны и чертенята подхватили меня на свои воздушныя руки, понесли на крыльяхъ вѣтра, заголосили, зажужжали, застонали, засвистали, перекинули меня черезъ высокій заборъ, закружили мою голову, и я грянулся безъ чувствъ на сырую землю. Пробужденный и приведенный въ себя, я очутился здѣсь, въ этой веселой кельѣ, куда рѣдко заходитъ солнечный свѣтъ и куда прокрадываются лучи блѣднаго мѣсяца единственно для того, чтобы рѣзче оттѣнять мрачные призраки и эту безмолвную фигуру, которая вѣчно жмется въ своемъ темномъ углу. Бодрствуя почти всегда, днемъ и ночью, я слышу иногда странные визги и крики изъ различныхъ частей этой обширной палаты. Кто и чего добивается этимъ гвалтомъ, я не знаю; но въ томъ нѣтъ сомнѣнія, что блѣдная фигура не принимаетъ въ немъ ни малѣйшаго участья. Лишь только первыя тѣни ночного мрака набѣгутъ въ эту келью, она, тихая и скромная, робко забивается въ свой темный уголокъ и стоитъ неподвижно на одномъ и томъ же мѣстѣ, прислушиваясь къ веселой музыкѣ моей желѣзной цѣпи и наблюдая съ напряженнымъ вниманіемъ мои прыжки по соломенной постели".
Въ концѣ манускрипта было приписано другою рукою слѣдующее замѣчаніе:
"Случай довольно рѣдкій и не совсѣмъ обыкновенный. Сумасбродство несчастливца, начертавшаго эти строки, могло быть естественнымъ слѣдствіемъ дурного направленія, сообщеннаго его способностямъ въ раннюю эпоху молодости. Буйная жизнь, необузданныя прихоти и всевозможныя крайности должны были постепенно произвести размягченіе въ мозгу, лихорадочное броженіе крови и, слѣдовательно, извращеніе нормальнаго состоянія интеллектуальныхъ силъ. Первымъ дѣйствіемъ помѣшательства была странная идея, будто наслѣдственное бѣшенство переходило въ его фамиліи изъ рода въ родъ: думать надобно, что онъ случайно познакомился съ извѣстною медицинскою теоріей, допускающей такое несчастіе въ человѣческой природѣ. Мысль эта сообщила мрачный колоритъ дѣятельности его духа, произвела болѣзненное безуміе, которое подъ конецъ естественнымъ образомъ превратилось въ неистовое бѣшенство. Весьма вѣроятно, и даже нѣтъ никакого сомнѣнія, что всѣ описанныя подробности, быть можетъ, нѣсколько изуродованныя больнымъ его воображеніемъ, случились на самомъ дѣлѣ. Должно только удивляться и вмѣстѣ благодарить судьбу, что онъ, оставаясь такъ долго незамѣченнымъ въ кругу знакомыхъ и близкихъ особъ, не произвелъ между ними болѣе опустошительныхъ бѣдъ: чего не въ состояніи сдѣлать человѣкъ съ пылкими страстями, не подчиненными управленію здраваго разсудка?"
Лишь только м-ръ Пикквикъ окончилъ чтеніе пасторской рукописи, свѣча его совсѣмъ догорѣла, и свѣтъ угасъ внезапно безъ всякихъ предварительныхъ мерцаній, шипѣній и хрустѣній въ знакъ послѣдняго издыханія, что естественнымъ образомъ сообщило судорожное настроеніе организму великаго мужа. Бросивъ на стулъ ночныя статьи своего туалета и кинувъ вокругъ себя боязливый взглядъ, онъ поспѣшилъ опять запрятаться подъ одѣяло и на этотъ разъ весьма скоро погрузился въ глубокій сонъ.
Солнце сіяло великолѣпно на безоблачномъ небѣ, и былъ уже поздній часъ утра, когда великій человѣкъ пробудился отъ своего богатырскаго сна. Печальный мракъ, угнетавшій его въ продолженіе безсонной ночи, исчезъ вмѣстѣ съ мрачными тѣнями, покрывавшими ландшафтъ, и мысли его были такъ же свѣжи, легки и веселы, какъ блистательное лѣтнее утро. Послѣ скромнаго завтрака въ деревенскомъ трактирѣ четыре джентльмена выступили дружной группой по дорогѣ въ Гревзендъ, въ сопровожденіи крестьянина, который несъ на своей спинѣ деревянный ящикъ съ драгоцѣннымъ камнемъ. Они прибыли въ этотъ городъ въ часъ пополудни, сдѣлавъ предварительное распоряженіе, чтобъ вещи ихъ были отправлены изъ Рочестера въ Сити. Дилижансъ только-что отправился въ Лондонъ, путешественники взяли мѣста на имперіалѣ и черезъ нѣсколько часовъ пріѣхали благополучно въ столицу Великобританіи.
Слѣдующіе три или четыре дня были употреблены на приготовленіе къ путешествію въ городъ Итансвилль. Такъ какъ всякое отношеніе къ этому важному предпріятію требуетъ особенной главы, то мы, пользуясь здѣсь немногими оставшимися строками, разскажемъ коротко исторію знаменитаго открытія въ области антикварской науки.
Изъ дѣловыхъ отчетовъ клуба, бывшихъ въ нашихъ рукахъ, явствуетъ, что м-ръ Пикквикъ читалъ записку объ этомъ открытіи въ общемъ собраніи господъ членовъ, созванныхъ ввечеру на другой день послѣ возвращенія президента въ англійскую столицу. При этомъ, какъ и слѣдовало ожидать, м-ръ Пикквикъ вошелъ въ разнообразныя и чрезвычайно остроумныя ученыя соображенія о значеніи древней надписи. Впослѣдствіи она была скопирована искуснымъ художникомъ и представлена королевскому обществу антикваріевъ и другимъ ученымъ сословіямъ во всѣхъ частяхъ свѣта. Зависть и невѣжество, какъ обыкновенно бываетъ, возстали соединенными силами противъ знаменитаго открытія. М-ръ Пикквикъ принужденъ былъ напечатать брошюру въ девяносто шесть страницъ мелкаго шрифта, гдѣ предлагалъ двадцать семь разныхъ способовъ чтенія древней надписи. Брошюра, тотчасъ же переведенная на множество языковъ, произвела сильное впечатлѣніе въ ученомъ мірѣ, и всѣ истинные любители науки объявили себя на сторонѣ глубокомысленныхъ мнѣній президента. Три почтенныхъ старца лишили своихъ старшихъ сыновей наслѣдства именно за то, что они осмѣлились сомнѣваться въ древности знаменитаго памятника, и вдобавокъ нашелся одинъ эксцентрическій энтузіастъ, который, въ припадкѣ отчаянія постигнуть смыслъ мистическихъ начертаній, самъ добровольно отказался отъ правъ майоратства. Семьдесятъ европейскихъ и американскихъ ученыхъ обществъ сдѣлали м-ра Пикквика своимъ почетнымъ членомъ: эти общества, при всѣхъ усиліяхъ, никакъ не могли постигнуть настоящаго смысла древней надписи; но всѣ безъ исключенія утверждали, что она имѣетъ необыкновенно важный характеръ.
Одинъ только нахалъ, — и мы спѣшимъ передать имя его вѣчному презрѣнію всѣхъ истинныхъ любителей науки, — одинъ только нахалъ дерзновенно хвастался тѣмъ, будто ему удалось въ совершенствѣ постигнуть настоящій смыслъ древняго памятника, смыслъ мелочный и даже ничтожный. Имя этого нахала — м-ръ Блоттонъ. Раздираемый завистью и снѣдаемый низкимъ желаніемъ помрачить славу великаго человѣка, м-ръ Блоттонъ нарочно для этой цѣли предпринялъ путешествіе въ Кобгемъ и по пріѣздѣ саркастически объявилъ въ своей гнусной рѣчи, произнесенной въ полномъ собраніи господъ членовъ, будто онъ, Блоттонъ, видѣлъ самого крестьянина, продавшаго знаменитый камень, принадлежавшій его семейству. Крестьянинъ соглашался въ древности камня, но рѣшительно отвергалъ древность надписи, говоря, будто она есть произведеніе его собственныхъ рукъ и будто ее должно читать такимъ образомъ: "Билль Стумпсъ приложилъ здѣсь свое тавро". Всѣ недоразумѣнія ученыхъ, доказывалъ Блоттонъ, произошли единственно отъ безграмотности крестьянина, совершенно незнакомаго съ правилами англійской орфографіи. Билль Стумпсъ — имя и фамилія крестьянина; тавромъ называлъ онъ клеймо, которое употреблялъ для своихъ лошадей. Вся эта надпись, подтверждалъ Блоттонъ, нацарапана крестьяниномъ безъ всякой опредѣленной цѣли.
Само собою разумѣется, что Пикквикскій клубъ, проникнутый достодолжнымъ презрѣніемъ къ этому безстыдному и наглому шарлатанству, не обратилъ никакого вниманія на предложенное объясненіе. М-ръ Блоттонъ, какъ злонамѣренный клеветникъ и невѣжда, былъ немедленно отстраненъ отъ всякаго участія въ дѣлахъ клуба, куда строжайшимъ образомъ запретили ему самый входъ. Съ общаго согласія господъ членовъ рѣшено было, въ знакъ совершеннѣйшей довѣренности и благодарности, предложить въ подарокъ м-ру Пикквику пару золотыхъ очковъ, которые онъ и принялъ съ искреннею признательностью. Свидѣтельствуя въ свою очередь глубокое уваженіе къ почтеннымъ товарищамъ и сочленамъ, м-ръ Пикквикъ предложилъ снять съ себя портретъ, который и былъ для общаго назиданія повѣшенъ въ парадной залѣ клуба.