Они вошли тихо в замок, не быв ни от кого примеченными, исключая привратника, чрезмерно удивившегося тому, как они могли выйти, но герцог приказал ему хранить молчание.
Теперь, любезный мой Жакмар, — продолжал Гродерн, — ты известен о всем том, что мог я тебе вверить; мне должно удалиться. Альберт скоро прибудет сюда; не теряй бодрости и докажи невинность свою ясными и спокойными ответами на все вопросы, которые станут тебе делать; старайся говорить не торопяся на тот конец, чтоб не позабыть того, что отвечал на первые допросы, и дабы не разбиться в речах, когда будут спрашивать два раза об одном предмете. Говори истину и ответы твои никогда не будут между собою розниться.
Гродерн удалился, и несколько спустя прибыл герцог Альберт и Брюншильда со всею их свитою. Альберт велел отпереть церковь с тем, чтоб в притворе ее учинить допрос обвиняемым.
— Это дело, — говорил он, — не может опорочить сего святого места, ибо, когда предмет оного состоит в том, чтоб обвинить или оправдать человека, то должно просить Бога, да озарит свыше слабые наши способности. Всяк из нас должен принимать в том участие, и церковь есть удобнейшим местом для приведения на память судиям о святости их обязанностей и о преступлении, в котором учинятся виновными, коль скоро допустят действовать в себе пристрастию или хотя несколько покривят весами правосудия.
Следуя сему, ввели в притвор Жакмара, Эдгара, жену Гродерна и малых детей. Герцог, увидев сих последних, спросил:
— Неужели и эти малютки могут почесться участниками в преступлении?
— Конечно, — вскричала Брюншильда, — должно истребить все это проклятое отродие.
— Отведите их, — сказал герцог, — они не могут быть виновны, почему я наперед их освобождаю.
Тогда радостная улыбка блеснула на унылом лице Жакмара; слезы признательности потекли из глаз его, и он, повергнувшись на колени, благодарил своего владетеля.
— Встань, молодой человек, — сказал ему Альберт, — я прибыл сюда оказать правосудие; дети же твои не могут почесться преступниками, хотя бы они и омочили руки свои в крови Конрада; ибо настоящий преступник есть тот, кто с намерением производит злодеяние, зная закон, который нарушает.
— Премилосердый государь, — вскричал Жакмар, — хотя я и убил Конрада, но призываю Бога в свидетели, что не думал учиниться чрез то преступником.
— Пишите его признание, — вскричала Брюншильда, — он ясно обнаружил сам злодеяние свое.
Герцог хранил молчание; простота Жакмара столь его удивила, что он не мог ничего ответствовать.
Раймонд, опасаясь, чтоб не употребили в пользу сего признания, встал и, обратясь к Альберту, «я думаю, — сказал ему, — что здесь законы не осуждают человека по одним собственным его словам».
— Он признался в своем преступлении, — вскричала Брюншильда. — Чего ж вам еще надобно?
— Причин, сударыня, побудивших его совершишь оное, — отвечал ей англичанин.
— Я прибыл сюда оказать правосудие, а не удовлетворять вашим мщениям, — сказал герцог Брюншильде, бросив на нее суровый взгляд, — и прошу вас хранить молчание. Где же Гродерн?
Игуменья отвечала, что о том не известна. Герцог требовал, чтоб и она присутствовала в суде, и ей не можно было отказаться.
Призвали доносчиков; Эдвард и двое других предстали, и первый начал говорить. Он объявил, что Жакмар, Гродерн и его сын, возвращаясь с Дюнифледой в свою хижину, встретили двух служителей герцогского дома с половины Брюншильды; что Дюнифледа, оставя со путников своих, пристала к сим двум человекам, делая самые неблагопристойные предложения, чтоб привлечь их к себе, но они, имея отвращение к толикому бесстыдству — отказались за ней следовать.
— О, великий Боже! — вскричал Жакмар, соединив руки. — Какая дерзкая ложь!
— Молчи, — сказал ему герцог, — или мы признаем тебя виновным.
— Нет, не могу молчать; это невозможно… Бедная моя Дюнифледа погибла, учинясь жертвой грубостей сих извергов. Как же могут они столь нагло лгать?
— Молодой человек, когда доносчик твой все противу тебя выскажет, тогда дозволится и тебе говорить против него, что угодно; итак, ежели будешь нас прерывать, то мы обвиним тебя.