Брюншильда часто изъявляла пред ним страсть свою двусмысленными словами, которые притворялся он непонимающим, но это послужило еще к большему воспламенению герцогини, которая наконец обнаружила пред ним столь явственно желания свои, что ему уже никак не можно было играть роль простака; и как небезызвестно было ему также, что в женщинах нежнейшая любовь, отвергнутая с презрением, преобращается часто в жесточайшую ненависть, то, нимало не медля, оставил службу ее и возвратился ко мне.
Несколько спустя по том, проходя лесом, встретился он с одним служителем герцогини (это был тот самый Эдвард, столь много нас обязавший), который ссорился с бедным поселянином герцога Альберта, и, не удовольствуясь ругательствами, ударил сильно сего несчастного старика, не могшего по дряхлости своей защищаться. Эдгар, прибежав к нему на помощь, освободил его из рук Эдварда. Это все было пересказано Брюншильде, со всеми обвиняющими нас обстоятельствами, какие только могут быть вымышлены клеветою, и с тех пор она всегда старалась привлечь нас в замок свой — но тщетно. Мы знали, чего должны были ожидать от посрамленного ее тщеславия и от предательства гнусных ее любимцев. Она решилась во что бы то ни стало нас погубить; и вчерашнего дня, говоря обо мне, сказала: «В физиономии этого старого изменника видно какое-то выражение, изъявляющее о таинственном и пагубном предприятии; когда взоры мои встречаются с его взорами, то я не замечаю в них никогда низкой робости подобных ему поселян, а вид раздраженный и почти угрожающий равного мне, почитающего себя оскорбленным». Но как бы то ни было, завтрашний день отмстит мне за него и за его сына, также и друг его Жакмар получит достойную награду; мы произведем суд в самом монастыре. А ты, верный мой Эдвард, приготовь в сию ночь людей наших к учинению клятвы; да где же двое других, которые похитили Дюнифледу?
— Они недалеко отсюда, ожидают ваших приказаний.
— Итак, в сию ночь, когда герцог удалится, приведи их в мою комнату, и выслушай еще: за ужином, коль скоро Альберт потребует пить, не забудь влить в стакан его усыпительного напитка. Сия предосторожность часто препятствовала ему мешать нам своим присутствием; она непременно и теперь нужна.
Эдвард, поклонившись супруге своего господина, пошел исполнять ее приказания. Брюншильда соединилась с компаниею, и, уведомивши герцога об открытиях своих, испросила дозволение на другой день нарядить суд. Герцог согласился удовлетворить ее просьбу, зная, что она не имеет никаких доказательств и в надежде, что обвиняемые будут по суду оправданы. Но, опасаясь при том, чтобы недоброжелательство его супруги не дало другого вида делу сему, решился сам присутствовать в суде, к чему пригласил и двух рыцарей.
За ужином Эдвард влил усыпительного напитка в стакан герцога; но он, имея подозрения, остерегался и не пил. Это было примечено Эдвардом, герцогинею и братом ее, который питал жесточайшую ненависть к Альберту. Но ты, может быть, никогда не видал брата Брюншильды — вот его портрет. Он росту почти гигантского; в одной его физиономии, так сказать, запечатлен зверский его характер; лицо смуглое, глаза, подобные ястребиным, и выказывающиеся из-под черных и навислых бровей; борода хотя не длинная, но густая, и сокрывает половину его лица. Покрой его одежды странный, и придает новую свирепость его виду; при всем его притворстве, поступки его отвратительны и обнаруживают сердце злобное и бесчеловечное. Добродушие герцога, которое называл он слабостию, давно уже учинилось предметом его презрения; Альберт нередко освобождал несчастных, преследуемых гонением своей супруги, каковое снисхождение от сердец, не знающих других удовольствий, кроме мщения, почитается величайшим преступлением. Он с давнего времени завидовал богатству герцога, и Брюншильда обещала, по смерти своего мужа, уступить ему часть из оного. Того же утра была между им и Альбертом небольшая ссора, и герцог поступил несколько грубо с своим шурином, что самое придало новую пищу его злости; он расстался, наполнен жесточайшей ярости и воспаленный мщением. До самого вечера не мог он позабыть обиды своей, и оскорбленное его тщеславие до такой степени возбудило в нем гнев, что, будучи предупрежденным от сестры своей, что дан будет герцогу усыпительный напиток, вознамерился убить его в следующую ночь, коль скоро начнет он, по обыкновению, действовать; но увидев, что герцог не принял его, должен был отложить свое предприятие, опасаясь, не возымел ли он каких подозрений. Брюншильда призывала его на другой день сопутствовать ей в монастырь; он предпочел остаться в замке, чтобы на свободе расположить успешнейшие меры к замышляемому им убийству. Когда Альберт стал жаловаться на расслабление и усталость, тогда изверги сии обманулись, полагая, что еще остаток вчерашнего напитка воспринял свое действие. И так с удовольствием смотрели на его удаление, тем более, что и Брюншильда также имела дела, требующие ее присутствия.