— Я пришел, — сказал он, — искать правосудия и отмстить за оскорбления, нанесенные отцу моему.
Он хотел было продолжать, как пронзительный и дикий женский голос обратил внимание слушателей. Она вбегает стремительно в комнату, и все видят Брюншильду в исступлении свирепства.
— Так, так, — вскричала она, повергнувшись на циновку графа, изнуренна я конвульсиями своего бешенства, — я освобожу его из рук гнусных гонителей.
Стража за нею последовала и хотела ее вывести; но она, вскочив и выхвативши из-под робы своей кинжал, стремилась поразить герцога, который, по счастью предусмотрев то, отвернулся столь поспешно, что удар скользнул только по его одежде. Когда ее схватили и сковали крепчайшим образом, все действующие лица прошедшей сцены последовали за нею в комнату, куда ее вовлекли, исключая пленника, сына Гродерна и привидения в кирасах.
Заключив Брюншильду, герцог возвратился в комнату пленника. Он нашел его одного, распростертого без чувств на постели. Герцог вышел, заперевши дверь на замок, и соединился с своею дочерью, остававшеюся под смотрением Гримоальда.
Остаток дня протек в различных разговорах; наконец решились, чтоб Брюншильда провела ночь в своей комнате, и Альберт велел поспешить приготовлением того отделения, в коем виновная его супруга должна была окончить время своего наказания. Вечером один из стражей Брюншильды пришел уведомить герцога, что она совершенно лишилась разума.
— Это, я думаю, не новое, — говорил Гримоальд, — но пойдем посмотрим ее, ибо сие мнимое сумасшествие может быть не иное что, как умысел к успешнейшему произведению новых проказ.
Альберт встал и прочие за ним последовали. Они нашли герцогиню в сильной горячке и в жару, производящем бред, так что никак не можно было подозревать ее в притворстве.
Альберт, будучи от природы сострадательным, сжалился над нею: велел освободить ее от оков и оказывать нужные пособия для ее излечения; но его сожаление ускорило только смертию Брюншильды. В исступлении сумасшествия вырвалась она из рук стражи своей, и как двери были растворены для прочищения воздуха, то выбежала из комнаты и бросилась сверху лестницы, внизу которой нашли ее уже мертвою. Она раздробила себе череп, так что весь мозг из него выскочил.
Чувствительная Гильдегарда проливала слезы о своей матери; но не потерю ее оплакивала она, а поступки ее жизни и столь ужасный род смерти. Сие плачевное происшествие произвело в Альберте глубокое впечатление: он ощутил нужду в уединении, и заперся в комнаты свои на несколько часов.
В следующую ночь свирепый Губерт подвержен был новым опытам: около полуночи слышит он, что дверь его комнаты отворяется, и видит входящих шесть фигур одна за другою, в длинных черных одеждах. Каждая из них держала в одной руке бич, а в другой факел. За ними следовал сын Гродерна и настоящий граф Рихард, ведя с собою изувеченную, растерзанную и окровавленную фигуру, в которой устрашенный граф познает черты развращенной Брюншильды. Между тем как, содрогаясь от ужаса, взирал он на сие страшное зрелище: «О Губерт, — говорила ему фигура, — не для того провидение дозволяет нам возвращаться в сей свет, чтоб извещать живущих о наших страданиях, или о происходящем в страшных местах вечного мучения; не для того мы посылаемся, чтоб обнаруживать преступления других; но чтобы увещевать злых, и побуждать грешников к раскаянию. Жестока наша участь, и нас ожидают бесконечные страдания; страдания, о которых хотя мы и прежде были предуведомляемы, но не хотели им верить. Наконец познала я, но уже поздно, правосудие Бога и его Всемогущество. Но ты, Губерт, ты брат мой и соучастник во всех преступлениях, ты отказываешься оказать справедливость невинному и объявить виновного. Неужели сердце твое неприступно к раскаянию? Ты должен непременно принести покаяние и обвинить самого себя. Герцог скоро предстанет; готовься исповедаться пред ним во всех злодеяниях своих».
Минуту спустя герцог и Гримоальд входят; в величайшем удивлении видят они и слышат говорящую фигуру Брюншильды.
— Граф Рихард, — продолжала она, — пишите признание в его преступлениях.
Губерт, сраженный ужасом, оставался безмолвным и недвижимым; он даже не имел силы отвратить глаз от сего страшного позорища и хранил молчание. Тогда одна из черных фигур приближается и, велев настоящему Рихарду с его сыном обнажить плечи Губерта, начала сечь нещадно спину его своим страшным бичом. Губерт не испустил ни единого вопля, ни стенания, и пребывал непоколебим в молчании. Другая фигура, в свою очередь, поступила с ним таким же образом, но все было тщетно: бичевание не более угроз имело действия. Все шесть фигур по порядку раздирали плечи Губерта, кровь текла ручьями, но он не преставал быть безмолвным.