— Начнем его пытать, — вскричал граф в кирасах, и вдруг четыре человека предстали. Губерт содрогнулся, а герцог не мог промолвить ни слова от удивления.
— Теперь, Губерт, станешь ли говорить? — вопрошала его фигура в кирасах.
— Нет, никогда, — отвечал он охриплым голосом.
— Привяжите его, — сказала фигура, и тогда же началась пытка. Бодрость его исчезла и, побежденный скорбию, говорил он герцогу, что учинит признание во всем, коль скоро престанут его мучить. Его велели развязать; но, приведенный в чрезмерней) слабость, не мог он исполнить своего обещания и просил до следующего дня отсрочки, на которую с приметным неудовольствием согласились мучители его. Настоящий Рихард, или фигура в кирасах, просил герцога удалиться из комнаты, доколе Губерт не придет в состояние сделать признания своего. Альберт согласился и звал Гримоальда за собою; но он имел намерение остаться: для того, говорил он, чтоб посмотреть, что произойдет во время его отсутствия. Граф Рихард, услышав то, сказал ему, положив руку на его плечо:
— Поверь мне, господин рыцарь, что здесь любопытство твое не у места; разве ты намерен подвергнуться таковому же бичеванию, какое сейчас видел?
Мститель побледнел, и страх его столь был приметен, что Альберт не мог удержаться от смеха. При всем том рыцарь, стараясь скрыть робость свою, угрожал, что претворит в прах все привидения; но герцог, сжалившись, звал его в другой раз с собою. Они возвратились вместе к Раймонду, который страдал еще немало от раны своей, и занимался разговорами с прекрасною Гильдегардою. Наконец по столь беспокойном дне все почувствовали нужду в отдохновении и разошлись очень рано по своим комнатам.
На другой день собрались к слушанию исповеди Губерта; но нашли его к тому нерасположенным, так что для преодоления его упрямства должно было снова готовиться к пытке. Но один вид ужасных орудий возымел желаемое действие: Губерт прервал молчание, и, обратясь к герцогу, говорил ему следующее:
— Внимай мне, и да наполнится сердце твое горестию! Чтоб более растерзать оное, начну я повесть свою со времен Брюншильдиной матери.
Князь Людвиг провождал спокойные и щастливые дни с первою своею супругою. Благоденствие его было совершенно: он был любим и почитаем подвластными ему народами, находился в мире со всеми своими соседями, и добродетельная его супруга обладала всеми любезными качествами. Малое время спустя после их брака, княгиня разрешилась от бремени дочерью, которая с летами учинилась столь же милою, как и ее мать, хотя и уступала ей в красоте. Никогда не было примера трех особ, живших между собою в лучшем согласии, и более уважаемых от всех их окружающих. Сравни это, дерзкий Альберт, с своею участию, и да причинит в тебе сия повесть столько горести и смущения, сколько я от всего сердца желаю. В таком положении находился Людвиг, как в первый раз увидел он Гунильду. Ее прелести имели для него приманчивость новости и затмевали красоту его супруги. Будучи чрезмерно опечаленною его холодностию, не щадила она никаких способов к возбуждению в муже своем погасших чувствий, составлявших прежде взаимное их благоденствие; но все ее старания, угождения и ласки не токмо что не тронули его, но произвели противное действие, так что его супруга, лишенная всей надежды, впала в глубокую меланхолию, которая в скором времени расстроила ее здоровье.
Она не могла уже находить удовольствий в обществах, потому что в них муж ее занимался единственно Гунильдою, предупреждая во всех случаях ее желания и не совращая с нее взоров своих. Нечувствительно отказалась она от света и, заключившись в свои комнаты, обитала одна с своею горестию. Гунильда употребила отсутствие ее в пользу для возбуждения в любовнике своем подозрений. Она внушала ему, что сие мнимое отвращение от света было обманчивою маскою для прикрытия какой ни есть порочной приверженности. Людвиг, не удовольствуясь тем, что оказывал к своей супруге холодность, равнодушие и отвращение, учинился еще подозревающим, грубым, взыскательным и даже жестоким. Здоровье его супруги давно уже находилось в худом положении, и сие новое прискорбие ускорило ее смертию. Она лишилась жизни своей, произведя на свет сына.
Людвиг, не уважая правилами, предписываемыми в таковых случаях обыкновением и самою благопристойностию, несколько недель спустя по смерти своей супруги сочетался с Гунильдою, которая была уже тогда матерью Брюншильды и моею. Она объявила, что принимает на себя воспитание сына, оставшегося после покойной княгини, почему взяла его в свои комнаты, не допускала к нему никого, кроме избранных ею людей, и отселяла всех тех, которые служили ему во время жизни его матери. Несколько времени спустя разнесли слух, что юный принц скончался. Гунильда приказала двум из преданных ей людей умертвить его и принять все нужные предосторожности, чтоб обмануть Людвига, ежели б захотел увидеть тело сына своего.