едрот маминых воздыхателей и хлеб свой насущный они добывали самостоятельно; когда подаянием кормились, таская с собой по дворам увечного Зумбу, но чаще банальным воровством. Зумбу рос угрюмым и неулыбчивым. Трудно сказать от чего так было - от родительских ли прегрешений, от самой своей скотской жизни или по собственному естеству. Многие в деревне так и считали: неважно, в какой семье он появился на свет, даже если бы произвела его некая знатная герцогиня - Зумбу всё равно бы получился таким же Зумбу - маленьким, злобным, но дьявольски умным ублюдком, с тягой к изуверству. Сила магическая и сила мужская проявились у него одновременно и очень рано. Лет в двенадцать уже он попытался склонить к плотскому греху пятнадцатилетнюю дочку мельника - девицу видную, уже созревшую и хорошо развившуюся в нужных местах на деревенских чудо каких питательных разносолах. Мельникова дочка хромоногого ухажёра, не знакомого даже с зачатками политеса - хоть бы пряников купил, скотина! - послала со всей крестьянской прямотой, добавив к звучным словам звонкую оплеуху. И Зумбу взорвался!.. Вреда большого несговорчивой девахе он причинить не сумел, просто по незнанию магических законов, но напугал преизрядно и прыщи жгуче-красные она потом ещё долго с мордахи вывести не могла. К тому же Зумбу оказался злопамятным и, выждав момент, прямо на похоронах поднял из домовины её умершего родственника. То-то ору было, а мелкий гадёныш сидел в бурьяне под забором и похихикивал, глядя на собственноручно сотворённое безобразие в просверленную дырочку. Хожалого местный инквизитор кое-как угомонил. Магического хулигана выявили - не сразу, но всё-таки, - выпороли розгами и отправили в приют для одарённых недорослей, оставшихся без попечения родителей, что был организован благотворителями при ФАКе. Зумбу шкодил и там, но не долго, потому, как среди этих сироток простых ребятишек тоже не водилось и, претерпев от новичка парочку гаденьких каверз они, собравшись кучкой устроили мелкому гадёнышу тёмную с... магической спецификой. Воспитатели полюбовались на покрытую язвами тушку неофита и постановили - сорванцов не наказывать, но пообещали пищащему от "крапивных" прижиганий новичку, что в случае чего с его стороны, они добавят ему горячих и от себя. И Зумбу струхнул по-настоящему, пожалуй, впервые в жизни. С того памятного дня воспитанник приюта из захолустной деревеньки Цаплиц будто переродился; стал он шёлковым и послушным, а уж в обучении вскорости оставил позади себя почти всех. И убедил большинство, что он, Зумбу, всё понял, всё осознал и полностью исправился. Детвору убедил. Воспитателей и преподавателей - нет. Уж, они-то на таких хитрецов насмотрелись. Зумбу зубами поскрипел, но с этим смирился. В конце концов, он ведь в приюте не навечно. Окончится подготовительное ученичество, а дальше - ФАК. О том, что за ним пристально наблюдают, прикинувшийся овечкой чертёнок, конечно, не знал и даже не догадывался, но предполагал, что детские его выходки всё-таки позабыты не всеми и потому принял решение наимудрейшее - выполнять всё, что от него потребуют ненавистные воспитатели. Так он попал подсобным рабочим в городской морг. И это изменило его судьбу!.. ...Так или примерно так пересказал Рейнгольд Прак историю молодых лет того, кто им противостоял "в поле", как выразился Траффи, обоснованно подозревая наличие некоей неизвестной им силы, которая и управляет всеми творимыми в последнее время безобразиями. Повесть эта печальная у чёрствых мужчин и неизвестно на что обозлённых женщин... - Каких ещё женщин, невежа!?. - вспылили обе две желудочные язвы ещё при самой посадке в замечательный, комфортный, просторный, мягкий бессонной ночью заработанный экипаж. Опа, и тут прокол. Да что ж за напасть-то такая?.. ...Девушек... Конечно, девушек... Особой растроганности чувств не вызвала. Рассказ он продолжил под общее недовольное ворчание. Девицы куксились. Траффи и Трабль - дулись. Ну эти-то хоть понятно почему: не им довелось совершить героическое деяние на благо всего Фальбурга. Колумбэ?.. Тот, наверное, тоже брюзжал, а может и совсем, наоборот, из чрева каретного видно не было чего там, на козлах деется. Кучера, пригнавшего экипаж на рынок, тут же отправили обратно, чтобы он со всем возможным бережением доставил до конюшен колледжа дровосекова мула с телегой. И чтоб следил за животиной и скарбом, как... - ...как за собственной женой, - Колумбэ при расставании с мулом расчувствовался и, видимо, по этой причине, показал кучеру в ливрее свой большой, костистый, пергаментной кожей обтянутый кулак. - Дык... это... - заблеял впечатлённый таким аргументом полноватый, круглолицый кучер с взмокшим клоком волос на голове, - я ж это... не женат. - Чтоб к моему возвращению был, - потребовал дровосек, страшным сверканием очей вдохновляя кучера на поспешное бегство и... и скорейшее отыскание, хоть какой-то, пусть не самой завидной, но жены. - Чего замолчал, темнила? - О, Стана о Праке вспомнила. Не к добру. Ящеры налегке, без седоков, привязанные к задку кареты беззаботно трюхали по дороге и несчастный Рейнгольд, где-то глубоко в душе начинал им завидовать. Ведь только голову к стеночке приклонил. - Там, в морге, и проявилась его тёмная сущность... Как-то утречком троица мортусов доставила в обитель усопших пополнение из разряда сгинувших от лихоманки, - как раз о ту пору Фальбург поразило поветрие опасной этой болезни, - а в морге, в холодке и относительном спокойствии, группа недавно опочивших бродит в поисках неведомо чего, бездумно тыкаясь носами во все углы. Без ведьминого предсказания ясно - некромант чудит. Мортусы - они народ закалённый, в жизни своей много всего повидавший. Переглянулись мужички и со всех ног кинулись в ФАК за магической поддержкой. Ректор их стенаниям внял и не мешкотно отправил в эпицентр магических безобразий двух профессоров и пяток аколитов. Молодёжь нужно к суровым жизненным реалиям приучать? А как же... Вот он и есть самый для начинающих чародеев подходящий момент. Тогда-то молоденькая девчушка Брана, студенточка первого курса прикладной, читай - боевой магии впервые и увидела Зумбу. По поводу неоднозначной персоналии деревенского самородка в Академии разразились серьёзные прения. Выражаясь языком понятным для всех - скандал с пылью до потолка и непечатными выражениями, коими интеллигенция владеет ничуть не хуже сапожников или докеров. Гм... может даже и лучше - воображение и лексикон побогаче. Суть вопроса бала простой, как драный лапоть: допускать ли Зумбу к экзаменам в ФАК? Малец в Академию стремится - это очевидно. Но вот нужен ли он самой Академии? Это большой вопрос. Опять же, если умом пораскинуть, то оставлять талантливого некроманта совершенно без всякого присмотра, как минимум безответственно. Любой необразованный маг может дел наворотить, задолбаешься потом этакую кучу разгребать. А уж на что способен "не окультуренный" некромант и вовсе представить страшно. Как часто бывает в таких ситуациях, голоса разделились поровну. И непростое решение пришлось принимать тогдашнему ректору господину Гастосу Драдлю. Он взял краткое время на обдумывание, а потом объявил Учёному Совету, что Зумбу всё-таки стоит допустить к экзаменам; принять их у него по всей строгости и даже несколько с избытком, а уж коли он их осилит - обучать паренька тайнам магии, но с особым упором на нравственные и моральные аспекты. Не забывать об ответственности любого чародея перед людьми и богом. Ну и глаз с него не спускать, с засранца этакого! Тут Тулли, до того с отрешённым видом в окошко поглядывающая, видимо что-то надумала и перебила заливающегося рассказчика: - Как, говоришь, твою историческую библиотекаршу звали? Ну, ту старушку с которой ты... - В чьей карете ты сейчас едешь... Её имя ты хотела уточнить?.. Побольше уважения, Ори, к человеку нам помогающему. Добровольно помогающему, прошу отметить. К тому же она совсем не старушка, а очень даже... даже очень миловидная дама лет... э-э-э... не больших ещё лет. - Звали её как!? - похоже, Тулли закусила удила. Вон даже Стана на неё удивлённо уставилась, а это показатель. - Брана. - А ректора, принявшего решения о допуске к экзаменам - Гастос Драдль! - Это было утверждение. Ори поджала губы. - Я сделала запрос в канцелярию Ордена, но думается, ответ на него нам теперь особо и не нужен. Потому что кое до чего мы и сами докопались. - И до чего же мы докопались? - Хорошо, что этот вопрос задал полусонный Трабль, а то ведь он и у Прака на языке вертелся. - Мужики, - напомнила о себе жрица клизм и клистиров, - вы хоть и хорошие у меня, но всё равно болваны, каких поискать. - Даже я уже сообразила: эта самая Брана - дочка того самого Гастоса. Рейнгольд Прак издал несколько тихих совершенно неопределённых, - ну точь-в-точь как его мысли в эту секунду, - звуков и прикрыл рот ладонью. - Правильно, - заулыбалась лекарша, - лучше молчи. - Если ты по её рассказу не сообразил, кто есть кто, то мог бы догадаться, хотя бы по гербу на дверях кареты. - Герба я не видел, - надувшийся Рейнгольд всё-таки нашёл, чем парировать хотя бы этот не особо острый выпад, - дверцу передо мной кучер открыл. - И чем же ты заслужил у него этакую честь? - Ори могла бы и поубавить язвительности. - У него, слава Вседержителю, - ничем. - А у его хозяйки? Если бы Стана такое вот ляпнула, оно бы ещё и ничего, оно - понятно. Но какой плешивый бес сейчас потянул за язык Траффи? - Дядя Прак, а вы т