— Плохой знак! — замерла Мария, прижав руки к груди.
— А может — добрый? — стряпуха крепко сжала трепещущую руку хозяйки. — Пойдем.
Выслушав Марию, полонянка велела ей подождать и вскоре вернулась с Бердышем. Наймит, узнав, в чем дело, направился было к двери, но, остановившись, покачал головой.
— Поздно, — сказал он хмуро, прислушиваясь к шуму шагов и звону оружия, постепенно заполнявшим узкий двор фортеццы. — Попробуем на заре, — добавил москвитин и исчез.
На рассвете Мария, за которой с луком за плечами следовал Василь, подошла к воротам Леричей. Хозяева спали, но на башнях и стенах дежурили арбалетчики, во многих местах двора топтались вооруженные ратники. И было отчего: в эту ночь темницу с ее обитателями замкнули крепко, ввергнув в нее вдобавок тех пленников, коих дотоле величали гостями. Сам рыцарь Конрад, видно — по такому поводу, охранял выход. Выпустить работника на охоту, ссылаясь на указания старшего из господ, Конрад отказался.
— Но ведь я ваша дама! — вспомнила Мария. — И я вас прошу!
— Но мессер Пьетро — мой сеньер, — растерянно возразил тот.
— Кто же выше для рыцаря — хозяин или дама, которой он поклялся служить? — в волнении, принятом комендантом за гнев, красавица даже топнула башмачком.
— Но он приказал мне: без него — ни души!
— И я приказываю вам! — сжав кулачки, крикнула Мария. — Как ваша дама!
— Слушаюсь, мадонна, — с облегчением склонился храбрый немец, отворяя калитку в массивном полотне крепостных ворот. Он получил приказ.
Бердыш мгновенно протиснулся сквозь узкую дверцу на волю и был таков. Вскоре он уже работал веслами, спеша на утлой лодчонке вверх по Днепру, к вольным своим братьям, по древней, всегда опасной водной дороге.
2
Все было сделано в ту ночь быстро, умело, без особого шума. Увидев в дверях рыцаря Конрада, торжественного, при шлеме и в латах, Тудор Боур понял, что сопротивляться ни к чему, и отдал немцу саблю. За Конрадом теснились вооруженные ратники, из—за плеча ливонца, осклабясь, выглядывала злорадная рожа пана Юзека. Тудора повели.
В замковой тюрьме, чьи двери были уже крепко заперты, на устланных соломой нарах безмятежно спали все пятнадцать белгородских ясырей. Сотник нашел во тьме свободное ложе и опустился на него. Отовсюду раздавался могучий храп, привычные для Тудора ночные звуки по многим казармам; бывалому воину они не мешают спать, бывалого ратника они, напротив, толкают в мягкие дебри сна, напоминая, что ночь дорога покоем, что надо набраться сил для следующего дня.
Тудор спокойно уснул. Он не слышал уже, как привели других его знакомцев и товарищей, они — не стали его будить.
Утро узники более почуяли, чем увидели: темница оправдывала свое звание мраком, лишь несколько маленьких, забранных ржавыми решетками оконцев пропускали скупой свет. Сотник из Четатя—Албэ проснулся тоже.
— Утро добрым будет навряд ли, — услышал он звучный голос Мастера. — Но я желаю все—таки доброго утра всем, синьоры мои.
Ответом были молчание, кашель, лихое кряканье, с которым добрый молодец, отгоняя остатки сна, потягивается поутру на жестком ложе, Кто — то толкнулся в дверь и разразился проклятиями.
— Братцы, нас заперли!
— Брама — на запоре, добрые рыцари. Что там у них стряслось?
— Э, у нас — новые. Баде[94] Тудор, это твоя милость?
Узникам не потребовалось много времени, чтобы разобраться, что к чему. Яростный стук в дверь вызвал с той стороны угрозы и брань. Надо было смириться и ждать.
— Море от нас уплыло, — с сожалением сказал кто—то. — Но умыться—то нам хоть дадут?
Словно в ответ, загремели засовы, и двое конюхов внесли на шесте здоровенную бадью с колодезной водой. Узники поплескались. Потом и закусили — водой, хлебом да брынзой, принесенной угрюмым татарином. Покрутив башкой в чалме, Буркам разглядел в полутьме Тудора и чуть ощерился, что означало понимание и готовность помочь.
Делать более было нечего. Двое или трое из воинов захрапели опять. Остальные собрались в кружок.
— Что делать будем, паны — молодцы? — промолвил Тудор. — Бросили нас фряги за решетку; что же нам теперь делать?
— Покамест, бэдицэ Тудор, сила — у них, — сказал старый войник Драгош. — Надо бы погадать сперва, что станут делать с нами они.
— По руке — не умею, карты — не захватил, — усмехнулся витязь. — Может есть у кого что—нибудь, на чем ворожба — верней?
— Есть нож, пан сотник, — заявил кто—то.