Ратники Конрада отступили еще на несколько шагов, встали железным тыном. И тут Тудор увидел Мазо.
Юный Сенарега, невесть как очутившийся здесь, стоял за выступом контрфорса с чьей—то саблей в руке, остановившимся взглядом следя за битвой. И медленно, боком уходя от строя Конрадовых воинов, все более приближался к белгородцам. Сомнения не было: честный юный Мазо намеревался оставить стан братьев, перебежав к чужим, среди которых видел полюбившихся ему людей. Парень понимал, конечно, в какой трудный попали они переплет, и все—таки шел к ним на смерть. Тудор увидел также, как на той стороне, за строем своих, рыжий патер — доминиканец отдает Юзеку Понятовскому какой—то приказ. Выслушав аббата, Юзек подобострастне осклабился и юрким гадом скользнул вслед за младшим Сенарега; добрый отец Руффино осенял его вдогонку крестным знамением. Сотник подумал было, что Юзеку приказано вернуть перебежчика. Но, когда тот приблизился сзади к юноше, в его руке сверкнул широкий нож мясника.
Одним огромным прыжком Тудор Боур преодолел разделявшее их расстояние и, оттолкнув Мазо, оказался перед опешившим ляхом. Сотник с размаху опустил острие сабли на поднятую уже руку Юзека. И, подхватив залитый кровью тесак ляха, по самую рукоять вонзил его в своего врага. Тудор был воином, а воин — не палач, смерть противника никогда не доставляла Тудору наслаждения. Но тут сотник почувствовал тепло вражьего тела, словно нож был живым продолжением его десницы. Стало покойно, как было всегда, когда Тудором свершалось полезное дело.
Мгновение спустя сотник Боур вместе с Мазо был среди своих. Толкнув юношу к лестнице, поднимавшейся в башню, и велев ждать, он занял свое место во главе земляков.
Положение белгородцев во дворе между тем становилось отчаянным. Дротики летели дождем, аркебузы фряжских ратников все чаще изрыгали огонь. Над зубчатым парапетом донжона появились блестевшие в кровавом свете факелов жерла двух других малых кулеврин. Белгородцев в проеме брамы вскоре могли попросту истребить.
Тудор Боур не собирался умирать жалкой смертью и не желал таковой своим. Он поднял саблю, чтобы позвать их вперед, на последнюю схватку.
— Постой, брате, постой! — раздалось вдруг за спиной. — Обожди побратима!
Тудор сразу узнал этот голос То подоспел, пришел—таки на выручку со своими вчерашний работник Василь Бердыш.
Сотник увидел: на стены со всех сторон, неведомо как взобравшись, выскочили десятки сущих бесов — кричащих, стреляющих, разящих. Новые гости Леричей сноровисто разделились: одни остались наверху стрелками; другие, разделавшись с попавшимися на пути наемниками, скатились по лестницам вниз и влились в его ватагу. А Мазо, вопреки велению Тудора так и не поднявшийся в башню, увидел уж вовсе дивное диво. На глазах юного Сенарега трое остававшихся снаружи воев взялись за нижнюю перекладину решетки, напружились, крякнули, будто рыкнувшие в клетке львы, и железное забрало Леричей медленно поползло вверх. Три богатыря подняли его до груди, потом, выпрямившись, до плеч, подержали, пока соратники врывались потоком в ворота, затем, снова крякнув, отскочили вслед за товарищами от уже бесполезной, тут же рухнувшей вниз решетки.
— От так, — сказал самый могучий на вид из троих силачей, подмигивая Мазо, все еще не пришедшему в себя от удивления. — От так, Максимка, у нас, коли приходим до вас. Эге, да ты меня, видать, не узнаешь! То ж я, Федько Безух с островной сечи, Федько, коего ты на саблях обыграл, — добавил казак, красуясь собой.
То были, действительно, вольные люди памятной Мазо малой сечи. И среди них — атаман Иван Баклан и Семен — зимовчак. Даже сверстник и приятель Мазо был здесь — Олесь, попросившийся в первый дальний поход с отцом.
Противник быстро взвесил случившуюся перемену. Раздался приказ, и ратники, не теряя строя, начали втягиваться в узкую дверь донжона. Последним уходил в цитадель Леричей рыцарь Конрад, их комендант.
Массивная дверь, однако, не успела захлопнуться, когда замок озарился вдруг новым зловещим светом. То запылала часовня, подожженная, видно, факелом, оброненным наемником, настигнутым стрелой, — одним из тех, что бились еще недавно на вершинах стен. Часовня вспыхнула сразу, из окон высунулось пламя, повалил дым. И люди, привороженные пламенем, не все заметили, как из цитадели выскочил человек в белой рясе доминиканца. Размахивая руками, отец Руффино побежал к пылающему храму и с криком «реликвия!» скрылся в огне.