— Бесспорно, для посторонних все это выглядит очень странно, — заметил комиссар полиции Оденсе. — Может создаться превратное представление о дисциплине у нас в управлении.
— То, что произошло, отвратительно. От таких вещей начинает болеть вот здесь, — сказал Хорсенс, прикладывая руку к жилету, где билось его ютландское сердце.
— Это все дело рук фрекен Мёллер, черт ее побери! — сказал Оденсе.
— Да, женщины — народ непосредственный, у них преобладают чувства. Они руководствуются в первую очередь голосом сердца, а не рассудком. Таковы уж они есть.
Хорсенс взглянул на фотографию жены.
— Удивительное у женщин сердце!
Комиссар полиции Хорсенс набил себе трубку. У него еще велся запас английского табака, в то время как другие курили яблоневый лист и сено. Прекрасный аромат «Олд Инглиш» наполнил Отделение «Д».
— Нам предстоит весьма хлопотливое время, — сказал он.
И Оденсе понял, что диверсия фрекен Мёллер с документами СИПО весьма на руку начальнику Отделения «Д». Между двумя секретными отделениями велась война. Конкурируя друг с другом перед лицом новых хозяев страны, Отделение «Д» в данный момент обрело преимущество.
С тех пор как прежний начальник Йонас, знаток иностранных языков, в силу особых обстоятельств вынужден был уйти отсюда, Отделение «Д» зачахло. Оно стало чисто статистическим учреждением и не получало, как говорили в конкурирующем СИПО, «исполнительных заданий». Полицейский комиссар Оденсе задумчиво глядел на полки с картотекой, где в алфавитном порядке были расставлены семьдесят пять тысяч карточек. Стоять-то они стояли, но не были разделены на категории по признаку политических убеждений или степени опасности зарегистрированных лиц.
Дело обстояло так, что из министерства или из других отделений полиции могли поступить запросы относительно политической позиции и активности какого-либо гражданина. В таком случае сначала искали его по алфавиту в большой картотеке, а если его карточка там стояла, то вынимали документы и давали желаемые сведения. Так велось дело в течение многих лет.
— Огромная масса этого материала уже устарела, — сказал полицейский комиссар Хорсенс. — Должен признаться, что я не в состоянии дать ему политическую оценку. Новое положение вещей, несомненно, предъявит отделению новые требования. Но при нашем теперешнем порядке мы не сможем выполнить своей задачи.
Оденсе кивнул. Он понял, о чем думает начальник. После оккупации страны немецкими войсками от секретного Отделения «Д» датской полиции потребуется, чтобы оно было не просто статистической конторой, а настоящим информационным учреждением, где власти могли бы получать сведения.
Новые, оккупационные власти, несомненно, рано или поздно потребуют широкого участия полиции в борьбе против датских коммунистов. Если такое распоряжение поступит, то Отделение «Д» должно быть в состоянии его выполнить. Мужчины прикончили пиво, и полицейский комиссар Хорсенс поднялся. На письменном столе лежало свернутое в трубочку воззвание, которое сегодня было разослано по всей стране. Хорсенс развернул его.
— Нам тоже следовало бы повесить этот листок.
Он порылся в ящике и достал кнопки. То было воззвание правительства и короля к датскому народу «…необходимо лояльно относиться ко всем, кто облечен исполнительной властью».
18
В отеле «Англетерр» в Копенгагене немецкий командующий в Дании, генерал авиации Леонард фон Каупиш принимал представителей датской прессы. Пришли также немецкие, итальянские и американские журналисты.
Главные редакторы крупных копенгагенских газет выстроились в один ряд, который замыкал Енс Ангвис. Самый высокий из них, редактор Лангескоу из «Моргенпостен», смущенно улыбаясь, озирался вокруг. Рядом с ним с серьезным видом, плотно стиснув зубы, стоял маленький толстый редактор из «Федреландет», в петличке у него красовался значок со свастикой. Пришли также деятели культуры, например доктор Харальд Хорн и Франсуа фон Хане. Оба литератора сердечно пожали друг другу руки, счастливо улыбаясь, как будто прибыли на торжество.
Приглашенным пришлось немного подождать, пока не появился генерал. Все газетчики уже получили от министра иностранных дел положение о прессе в оккупированной стране. Нескольким известным политическим обозревателям при консервативных газетах было приказано ничего не писать, пока длится немецкая оккупация. Пресса добровольно согласилась на ограничение свободы печати и обязалась соблюдать ряд предписаний, которые были определены секретным циркуляром из канцелярии премьер-министра.