— Подожди секундочку, хорошо? — попросил Маршалл, я услышала, как он закрывает телефонную трубку ладонью. Затем он что-то сказал, но я не разобрала слов.
— Извини, — вновь обратился он ко мне и кашлянул. — Так что ты говоришь?
И меня отпустило. Даже тоска по нему оказалась мимолетной, как и все остальное.
— Ничего, — ответила я. — Мне нужно идти. Я перезвоню позже, ладно?
— Отлично, увидимся.
Я повесила трубку и полезла в карман за мелочью. Глубоко вздохнула, снова сняла трубку и, прижав ее к уху, опустила монетки в прорезь. Я знала — человек, которому я звоню, будет рад поговорить со мной.
— Руби? — воскликнула Пейтон, едва услышав мой голос. — Господи, что с тобой стряслось?
— Ну… — начала было я, но она уже тараторила без остановки.
— Прикинь, я ждала тебя во дворе, ждала, а ты так и не пришла! Ну, думаю, видно, обиделась на меня, а тут Аарон говорит, что тебя, мол, копы вытащили с урока и с концами, и никто не знает зачем. А потом я проезжала мимо твоего дома, а там все было темно…
— У меня все хорошо, — перебила я подругу, опасаясь, что время выйдет. Я не хотела грубить, просто Пейтон любила повторять одно и то же, даже если другие знали суть происходящего не хуже ее. — Семейные обстоятельства. Я пока поживу у сестры.
— Ну ты даешь! — воскликнула она. — Тут все только о тебе и говорят! Такое болтают!
— И что же?
— Это ужасно! — с искренним возмущением сообщила Пейтон. — Будто бы в чем ты только не замешана: от убийства до проституции!
— Меня не было всего два дня.
— Я, конечно, за тебя вступилась, — торопливо добавила подруга. — Сказала, что ты не такая. Прям так и сказала.
— Ценю твою поддержку, — сказала я.
— Да ладно, чего уж там.
Из трубки доносился шум голосов, судя по всему, Пейтон была на поляне неподалеку от школы, где мы обычно зависали после уроков.
— Так что все-таки случилось? Это из-за твоей мамы?
— Ну типа того, — ответила я. — Ничего серьезного, не бери в голову.
Пейтон была моей лучшей школьной подругой, но даже она не знала, что мама уехала. Собственно, Пейтон никогда не видела мою родительницу, и не случайно — как правило, я предпочитала сохранять личную жизнь личной. Тем более при общении с Пейтон, чью семью можно было бы назвать идеальной. Обеспеченные, состоявшиеся люди, они жили в большом доме в престижном районе Арборз, а сама Пейтон еще год назад считалась послушной дочерью, хорошо училась и играла за школьную команду в хоккей на траве. Однако летом она начала встречаться с моим дружком Аароном, большим любителем развлечься, впрочем, вполне безобидным. Осенью Пейтон выгнали из католической школы Святой Микелины. Родители, конечно, были не в восторге, но надеялись, что бунтарство Пейтон — сиюминутная блажь, которая пройдет, стоит им с Аароном разбежаться. Через несколько недель так оно и произошло, но к тому времени мы с ней уже подружились.
Если описывать Пейтон одним словом, то она милашка. Невысокого роста и фигуристая, она отличается удивительным простодушием, что злит и умиляет одновременно. Иногда я чувствовала себя старшей сестрой, а не подругой: мне приходилось спасать Пейтон от разных придурков на вечеринках, поддерживать ей голову, когда ее рвало, или объяснять, как пользоваться навороченными электронными штучками, которые ей вечно дарили родители, — но зато с ней было весело, она водила машину и никогда не отказывалась заехать за мной, даже в ту глухомань, где я жила. Или отвезти меня обратно.
— Слушай, — сказала я, — мне нужна твоя помощь.
— Что именно?
— Я сейчас неподалеку от «Перкинс-Дей», и мне нужно кое-куда съездить. Подбросишь?
— Неподалеку от «Перкинс-Дей»?
— Ну да. Чуть дальше по улице.
Она замолчала, и я услышала, как рядом с ней кто-то смеется.
— Господи, Руби… жаль, но я не могу. Мне нужно через час быть дома.
— Это совсем рядом.
— Да знаю я. Но ты же в курсе, что моя мамаша устраивает в последнее время.
Родители недавно учуяли от Пейтон запах пива и ввели режим строгого контроля, включающий постоянную слежку, тщательные обнюхивания и неожиданные обыски ее комнаты.
— Погоди, а Маршаллу ты звонила? Он наверняка…
— Нет, — ответила я, покачав головой. Пейтон, неисправимый романтик, никогда не понимала наших с Маршаллом отношений, для нее любая история была историей любви. — Ничего страшного, не беспокойся.
Еще одна пауза в разговоре, и до меня вновь донесся смех, музыка из радиоприемника, рычание заводящегося двигателя. Я сказала правду, дотуда было не больше пятнадцати миль, но они вдруг показались мне огромным расстоянием.