— Мне показалось, что акции он собирается приобретать независимо от того, поженимся мы с тобой или нет. А также независимо от моего согласия.
Джессика еще раз ахнула, услышав, как просто он сказал «поженимся мы или нет».
— Мы с тобой… А ты что ему ответил?
— Я ответил, что понял его.
— И все?
— Джессика, ты хочешь знать, обещал ли я ему жениться на тебе?
Она вытянулась:
— Да.
— Нет, не обещал.
Она чуть заметно погрустнела.
— И что теперь будешь делать?
— Еще вчера я собирался придушить тебя за то, что ты со мной так изощренно играла.
— Фил, я не…
— Знаю, знаю. Я думал, что все наше с тобой знакомство — провокация чистейшей воды.
— Да ты что! — В ее глазах были слезы.
— Ладно, прости. Но вчера я не на шутку на тебя разозлился. Думал, вы с дядей все подстроили.
— Дядя! Да он же опозорил меня! Господи, как все просто! Как просто сломать человеческую судьбу ради денег!
— Кому это он сломал судьбу? — недоверчиво спросил Филипп.
— А ты думаешь… — она снова покраснела, — ты думаешь, после того как мы с тобой так походя обсуждали все… все… щекотливые вопросы наших отношений, мне будет легко общаться с тобой? Думаешь, мне будет легко смотреть в глаза тебе, когда я знаю, что за моей спиной вы с дядей говорите о нашей свадьбе?
Филипп отмахнулся:
— Да какая там свадьба! Перестань, о чем ты!.. — Опомнившись, он резко выдохнул: — О, Джессика, прости! Что я говорю!
Она пожала плечами, словно ее передернуло:
— Ничего особенного. Ты говоришь правду.
— Прости. — Филипп взял ее руки в свои и вдруг начал целовать их. — Прости меня. За все мои нелепые подозрения, за мою грубость, за мою нелюбовь… Господи, какой я идиот! Не слушай меня…
Она не смотрела на него, она смотрела в стену. Губы ее дрожали.
— Ничего. Ничего, я подожду. Я умею ждать.
Где-то он уже слышал эти слова. Ах да! Он тоже собирался ждать, когда Селин согласится выйти за него замуж.
— Я подожду, когда это у тебя пройдет.
— У меня это не пройдет, Джессика. И я скоро уеду навсегда.
Она встала с колен и прошлась по кабинету — от окна до двери.
— И поэтому ты… сегодня пришел и сказал, чтобы он готовил документы?
— Я хочу продать ему фирму. Она мне осточертела.
— Филипп, но это же дело всей твоей жизни!
— Я не думал, что ты станешь меня отговаривать.
— Но я же знаю, как тебе больно будет с ней расставаться!
— Ну и что? Я больше не хочу держать руку на пульсе, я устал от вашего города. Я хочу домой, я привез сюда Селин, и теперь мне будет трудно уговорить ее вернуться… Так что пока фирма приносит мне одни лишь разочарования.
Джессика задумалась. Теперь она пропускала мимо ушей все, что он говорил о Селин или вообще о личной жизни, она напряженно о чем-то размышляла, измеряя шагами кабинет.
— Слушай, Фил! Если я немного потяну время, ты сможешь, скажем, сделать так, чтобы… ну… спрятать активы фирмы?
— Зачем? — опешил он.
— Просто… Ты же знаешь, можно сделать так, что мой дядя не сможет дотянуться до тебя. Но для этого надо, чтобы на какой-то срок он перестал держать все твои дела под жестким контролем… Я могу потянуть время.
Филипп искренне изумился:
— Джессика, зачем тебе надо помогать мне?
— Видишь ли, милый мой… Не то чтобы я хотела помочь тебе, просто насолить дяде будет теперь для меня делом чести.
Филипп присвистнул и откинулся в кресле.
— Не знаю. Право слово…
— В любом случае не советую сейчас идти к нему со своим предложением о продаже акций. К тому же у тебя лицо разбито. А послезавтра Рождество.
— А при чем здесь Рождество? — опешил он.
— Хотела узнать, где вы его встречаете.
— Хм. Мы с Селин?
— Да.
— Ну… Не знаю. Вообще-то я хотел ее куда-нибудь увезти.
— Если вдруг не увезешь, приходите ко мне.
— Ты в своем уме?!
— Успокойся, Фил. У меня тоже есть мужчина, с которым я встречаю Рождество. И не только.
В груди Филиппа шевельнулось что-то похожее на ревность.
— Мужчина?
— А ты думал, я монашка?
— Нет, конечно… И вы с ним… Он твой любовник?
— Да. Но не бойся, он не знает о моих нежных чувствах к тебе.
— Как же так можно? — ощетинился он. — Спать с одним, а любить другого? Не понимаю.
— А ты вспомни, как это можно: спать со мной, а любить Селин.
— Джессика!
— И сразу все поймешь.
— Джессика, прости!
— Ничего, я уже привыкла.
Он смутился.
— Ты… Спасибо тебе. За все спасибо.
— Филипп перестань! Мне невыносимо слушать это. Лучше пошли меня к черту или…
— Или что?
— Или люби, как ее. Вернее — вместо нее.
Он виновато улыбнулся:
— Ты питаешь напрасные иллюзии, Джессика. Я ее никогда не брошу.
— А она тебя?
12
Общественность была, мягко говоря, в шоке. Филипп приехал сюда полтора месяца назад, в начале ноября, и на него мало кто обратил внимания, кроме главных акционеров и президента. Для людей обыкновенных он долго оставался незначительным персонажем, потому что приобретение выгод на германском рынке простых служащих не волновало совсем, пока, конечно, это не отражалось на их зарплате.
После Рождества Филипп стал самым популярным человеком холдинга на всех этажах. Многие знали его в лицо, а про слияние заговорили даже в производственных корпусах, расположенных в другом конце города.
Этот человек, на которого теперь все приходили посмотреть под любым предлогом, умудрился сделать то, чего за пять лет существования холдинга не делал никто. Во-первых, он устроил драку в приемной, причем со своим же подчиненным. Во-вторых, он разбил очки и порезал лицо директору по связям с общественностью. В-третьих, он переспал с племянницей президента и бросил ее в ту же ночь ради какой-то уличной девки, привезенной из Германии. И наконец, в-четвертых, он поссорился с президентом, и теперь кто-то из них кому-то должен отдать деньги. Или весь холдинг.
Офис гудел как растревоженный улей. Что будет дальше? Кто будет руководить? И что хочет этот странный немец, с характером необузданного русского медведя?
Сеймур жестоко мстил своему обидчику. Филипп прекрасно понимал, что пересуды — его рук дело, вернее его мерзкого языка, который всегда мог преобразовать любую самую нейтральную информацию в непотребную сплетню.
Селин и Филипп встретили Рождество и Новый год скромно, практически вдвоем. Странно было наблюдать ее притихшей, не стремящейся к обычным бурным развлечениям и прогулкам до утра. Она сказала, что не хочет идти в гости, что ненавидит эти праздники и желает провести их как можно более буднично. Филии поостерегся спрашивать о причине столь острого неприятия и счел это еще одной неразгаданной тайной ее прошлого.
Однако начало января внесло новую напряженность в его жизнь. За рождественские каникулы он уже смирился с мыслью, что Селин не вернется в Германию, а останется здесь. Он и сам понимал, что Нью-Йорк, который никак не желала понимать и принимать его собственная душа — для Селин самое подходящее место.
И хотя она еще недавно звала его бросить все и стать бродягами, Филипп знал, что никуда она отсюда не уедет. Ибо этот волшебный город дает возможность быть бродягой, не покидая его пределов.
И когда он уже мысленно послал к черту свою обувную фабрику и дом в Берлине и стал подумывать, где бы ему купить или хотя бы арендовать квартиру (надоело жить в гостиничном номере), чтобы поселиться там с Селин, разразился гром среди ясного неба. Вечером третьего января суровая Джессика властным голосом вызвала его себе в приемную и сказала, что не выпустит, пока серьезно не поговорит.
— Это что же, теперь секретарши будут меня вызывать на ковер? — пошутил он, входя в кабинет и игриво улыбаясь. — Да, видать, плохи мои дела в вашем холдинге…
Она смотрела на него очень серьезно.