Рядом с Селин, он, наверное, мог бы раздаривать первым встречным «полцарства и полконя», как любила говаривать упомянутая прабабка, прочитавшая ему в детстве немало русских сказок. Почему полконя, Филипп никогда не знал, но догадывался, что она так шутит…
Ужин принесли вкусный и обильный, и, торопливо занося нож над куском мяса, уже сглатывая голодную слюну, Филипп зачем-то остановился, для приличия решив украсить себя салфеткой, как остальные посетители ресторана. Устроив ее поверх галстука, он поднял глаза на окно… И замер, кажется, издав громкий горловой звук. Потому что за огромным стеклом, где было видно половину широкой улицы (честное слово, такое бывает только в сказках!), уныло свесив голову под мелким дождем, брела Селин.
Тотчас в груди прожгло, взорвалось, не хватило воздуха и обвалилось все разом. Он понял, что летит в пространстве, не ощущая времени и головы. Захотелось подбежать, обнять, растерзать, раствориться в ней, напиться ею допьяна. И остаться так навсегда.
И еще он почему-то почувствовал, что он бесконечно старый дурак по сравнению с ней и что она его сейчас не поймет.
Опрокидывая стул, цепляя чинных посетителей ресторана, он кинулся к окну. Зачем? Селин не видела его, она уже прошла мимо. Филипп бросился к двери, чуть не свернув швейцару шею, и, рассекая промозглый ночной воздух, в два прыжка оказался возле нее.
— Селин!!! Селин!!! Постойте! Постой!
Он схватил ее за плечи и прижал к себе, пытаясь вспомнить немногочисленные известные ему французские слова:
— Селин, Селин, господи, почему ты не сказала, что тоже летишь в Нью-Йорк? Я бы никогда… мы бы никогда… мы были бы вместе, всегда были бы вместе… Селин, девочка моя…
Она чуть отстранилась и ответила тоже на ломаном французском:
— Молодой человек, мне очень жаль. Но я не Селин.
Филипп замер и пошатнулся, как будто его подстрелили.
— Почему? — машинально проговорил он, не в силах соображать.
Она улыбнулась одними губами:
— Наверное, потому, что меня по-другому назвали при рождении.
5
В ровном, уютном свете ресторанных ламп, под тихую живую музыку он наконец рассмотрел ее как следует.
Она была точная копия Селин, только лучше. Да-да, именно лучше: ее губы были чуть полнее, а цвет лица — нежнее, ее кожа казалась холеной, да что там — просто идеальной! Ее волосы были пышнее и гуще, такого же пепельного оттенка, как у Селин, прямые, словно струи дождя. Но только у его новой знакомой это был настоящий ливень.
Она вся выглядела — словно с обложки журнала, такая девочка-конфетка, в которой все ладно и гладко. Все идеально. Но у нее был один огромный недостаток. Чудовищный недостаток. У нее не было маленьких беленьких клычков, как у Селин. Вместо этого у нее была ровная ослепительная улыбка, словно с рекламы стоматологической клиники.
— А я вас вспомнила.
И она тоже! Он поднял одну бровь (черт его знает, откуда в такой ситуации у него взялись силы шутить):
— Неужели? Вас я тоже чем-то успел впечатлить?
— В каком смысле?
— Не важно. Так откуда вы меня помните?
— Я недавно летала в Берлин, в вашу фирму. А сейчас, похоже, вы у нас в гостях.
Филипп нахмурился:
— То есть… вы из партнерской фирмы? Из фирмы, с которой…
— Да, и в прошлую субботу я ехала к вам домой, а таксист…
— Постойте-постойте… — Филипп пощелкал пальцами, пытаясь сообразить. — Вы так хорошо знаете немецкий… Вы та самая…
— Меня зовут Джессика. Я переводчица. Все получилось из-за таксиста!
Он прикрыл глаза ладонью и так и остался сидеть, поставив локоть в тарелку с куском жаркого. Посетители ресторана, наблюдавшие его недавний стремительный бег, громкие вскрики и странные жесты, уже перестали обращать внимание на странного молодого человека, который теперь притащил девушку и продолжает вести себя нелепо даже при ней.
— То есть вы ехали ко мне… — проговорил он тихо, с отчаянием в голосе.
— С документами. У меня был записан ваш адрес на бумажке.
— Подождите, но как же Селин?.. Я не понимаю…
— А я, кажется, понимаю.
— Что?
— Я понимаю, Филипп. — Она ласково провела ладонью по его руке. — Можно, я расскажу?
— Конечно. — Он непроизвольно вытащил руку и спрятал ее под стол.
Джессика смотрела на него с нежностью и тоской. Господи, подумал Филипп в сердцах, как же все причудливо переплетается в этом мире!
— Был дождь, — начала Джессика, чуть касаясь его рукава. Очевидно, для полного и правдоподобного рассказа ей было просто необходимо довольствоваться если не рукой, то хотя бы его пиджаком. — Был дождь. Было настоящее светопреставление. Было темно как ночью. Мы ехали к вам. Таксист был пьяный, машину то и дело заносило, а тут — она. Ваша Селин.
— Селин? — повторил он, почти враждебно глядя на Джессику. Ему вдруг показалось, что имя Селин имеет право произносить только он один, больше никто. А сейчас оно прозвучало как-то не так, показалось чужим и отстраненным…
— Да. Она голосовала на дороге. Без зонта, без капюшона, как подросток, который путешествует по миру автостопом.
Филипп скрипнул зубами. Как точно сказано! Маленькая, хорошая девочка, как же тебе плохо и одиноко, если даже в такую погоду не сидится на месте!
— Вы меня слушаете?
— Разумеется. Продолжайте.
— Водитель остановился, она назвала город, не помню точно… но это было по дороге…
— Шведт?
— Да, по-моему. Таксист ответил, что подвезет, правда, по завышенному тарифу. Она согласилась, представилась Селин и сразу начала курить. Ему это не понравилось. Он сказал, что у него в салоне не курят. А она ответила, что у него в салоне, должно быть, еще и не пьют, но сегодня, как ей показалось, — день исключений.
Филипп непроизвольно улыбнулся. Джессика покосилась на него и продолжила:
— Он разозлился, пообещал ее высадить. А потом… Я не разглядывала вашу Селин, но таксист вдруг остановился и сказал, что у него «крыша едет» оттого, что мы сидим на заднем сиденье такие одинаковые. У него от нас, видите ли, двоится в глазах. Он действительно был пьян. А что, мы правда так похожи?
— Очень, — тихо ответил Филипп.
— Извините, вам, наверное… тяжело все это слушать?
Он пожал плечами:
— Нет. Просто грустно. Я надеялся встретить ее. Впрочем, не важно, рассказывайте дальше.
— А дальше ничего особенного не было. Мы проехали еще немного, остановились у вашего дома, таксист вышел из машины и буквально выволок на улицу Селин. Ему не давали покоя ее сигареты, к тому же она вела себя… В общем, она ему сильно хамила… А потом он сел за руль и увез меня дальше по дороге. Я же не знала местности. Когда до меня дошло, что он перепутал адреса и пассажиров, было поздно. Мы исколесили уже половину Шведта.
— Там живут ее родственники.
— Да. Бумажку с вашим адресом я так и не нашла. Должно быть, она потерялась в салоне… Но мне показалось… ваша Селин не сильно пострадала. Видите, как удачно сложилось: она не доехала до родственников, зато высадилась у вашего дома.
— Мы еще не были знакомы, — тихо проговорил Филипп.
Брови Джессики поползли вверх:
— То есть вы только благодаря таксисту…
— Извините, это вас не касается… Я заплатил за ужин, можно, я пойду?
— Да, конечно. Но…
— Что?
— А вы уверены, что вам надо идти?
— Абсолютно.
Джессика мелко заморгала, выдавая сильное волнение:
— Конечно, идите. Ведь завтра мы увидимся на работе…
— Если я не улечу домой ночным рейсом — увидимся.
Джессике повезло: он не улетел в Берлин. Потому что в десять вечера позвонил Сеймур и сказал, что у него есть шокирующие новости по бизнесу.
Сеймур был постоянный представитель германской стороны в Штатах, жил в Нью-Йорке и являлся, наверное, самым жестоким сплетником и разнузданным ловеласом холдинга. Раньше они с Филиппом проводили все вечернее время в нью-йоркских барах.
Для «срочного разговора о бизнесе» Сеймур пригласил двух девушек не самого, конечно, профессионального разряда, но то, что работать они будут за деньги, а не за приятный вечер в хорошей компании, Филипп понял сразу. Он оттащил приятеля в сторону и сказал, что спать ни с кем не будет. Сеймур зашипел: