– В каком контексте? – перебила Ада Серафимовна.
– А вы знаете, в хорошем даже! Мол, не жадным оказался профессор, поделился добытым кладом с папочкой по справедливости.
– А что Коновалов на него с топором попер, она не сказала? – возмутилась Сикорская.
– Ого! Не знала… хотя разницы, в сущности, нет – половина золотых украшений оказалась у моего отца. Все бы ничего, только матери и мне от того золота достался пшик.
– Ты знаешь, откуда у моего мужа появился клад? – напрямую задала вопрос Ада Серафимовна.
– Нет. Да мне какая разница? Муж ваш по экспедициям мотался, где-то добыл. Или украл. Что… неужели украл, я правильно догадалась? Ай-ай-ай, как нехорошо, – рассмеялась Бабич.
– Не выдумывай! По своему папаше всех не ровняй! – взъярилась Сикорская, сжимая кулаки.
– Волноваться так не нужно, Ада Серафимовна, а то приступ… скорая… А у меня времени всего ничего. Лучше пойдемте-ка к сейфу, и вы отдадите мне гребень. И денежек дадите на дорогу. Не может быть, чтобы на черный день не отложили, ваше поколение такое предусмотрительное! Меня устроят и рубли. А покупатель на гребешок уже ждет.
– Вы не все рассказали, Лена Львовна, – попыталась я ее задержать.
– А должна? – повернулась она ко мне. Взгляд ее был злым, я вздрогнула – Бабич вновь направила на меня дуло пистолета.
– Интересно же, – примирительно сказала я.
– Что тебе, Марья, интересно? Как твоя сестрица, эта рыжая тварь, жениха у меня увела?! И все планы к черту! Ты в нищете жила? Знаешь, каково вместо матери иметь пропойцу? Как булку прятать в баке с грязным бельем, чтобы эти два алкаша, она и Толик, не нашли ее хотя бы до утра. На голодный желудок какая учеба, какой диплом? А мне нужно было вылезти из этой зловонной клоаки, получить образование, начать работать и съехать, наконец, в свое жилье, пусть и съемное. Все, кажется, получилось – защитилась на отлично, а устроиться смогла только в простую школу на копейки. И как съезжать? Подслушивала, что мать говорит, день, месяц, год… что-то начало складываться, но что я могла? Только злиться на беспутного папашу, проигравшегося в ноль. Не выдержала, уехала в Курск – место в медико-биологическом лицее нашла. Шесть лет проработала там, и не ушла бы, но осенью прошлого года мне сообщили, что умерла мать. Осталась квартира, пусть и плохонькая. Я вернулась, чтобы ее продать.
Встретил меня трезвый Толик. Как оказалось, он со дня моего отъезда жил с матерью.
Это его была идея – ограбить вас, Ада Серафимовна. Потому что именно ему мать призналась, что мой отец отравил вашего мужа. Когда у него закончились свои деньги, он вспомнил о той половине клада, которая осталась у профессора. Отец нагрянул на эту дачу в тот день, когда вы куда-то уехали. Он рассчитывал шантажом получить от вашего мужа, Ада Серафимовна, средства на жизнь в Израиле, куда собирался вот-вот свалить. Документы уже были готовы, только сумму в валюте, которую он хотел взять с собой, он уже проиграл. И знаете, профессор дал ему денег! А в благодарность мой отец его отравил. Я до сих пор не понимаю, как так получилось, что дело замяли? Почему?
– Потому что главной подозреваемой оказалась я! На бутылке были только мои отпечатки пальцев, мы накануне ссорились, утром я уехала в краевой центр. После совещания у губернатора прошлась по магазинам, даже в кино сходила. Вот этот билет в кино мне и сделал алиби. Но пока проверили, пока опросили свидетелей, я была под подпиской дома…
Я в тот день вернулась домой только к вечеру. И войдя, сразу обнаружила, как мне показалось сначала, спящего за кухонным столом Илью. На столе стояло вино, два бокала, открытая коробка шоколада. Что я могла подумать? Решила, что опять привел в дом одну из студенточек – зачет сдавать! Я разозлилась, да! Схватила бутылку, бокалы, покидала в мусор. И только тогда опомнилась – Илья никак не реагировал на мою ругань и шум… он оказался мертв. Я вызвала полицию…
– А отец спокойно слинял в Израиль, вовремя доказав, что он не Коновалов, а сын еврейской матери – Мойры Бабич.
– Ты тогда ребенком была? Сколько тебе сейчас? – спросила Сикорская, глядя на Лену прямо-таки с материнской жалостью. Я же никаких добрых чувств к преступнице, задумавшей избавиться от моей сестры, не испытывала. Но Бабич была спокойна, ствол был опущен вниз, а не направлен на меня. Это обнадеживало – возможно, Лена настроена не так решительно, как вначале.