И тут из толпы вперёд выскакивает Оскотт. Постное лицо искажено гримасой, глаза сверкают безумным огнём.
- Как представитель Сената и глава Комитета по этике я требую у короля немедленно уничтожить эту мерзость! Очистите нашу землю от скверны раз и навсегда! Пусть сгниют без следа замки роз – эти позорные пятна на карте Королевства! В темницу ведьму! В темницу!!
Хьюго резко поворачивает к нему голову. На лицо короля страшно смотреть – такое ужасное, мрачное, подавляющее выражение может скрывать, оказывается, его маска. Оскотт съёживается, а мои виски простреливает болью.
- Прочь с моих глаз, Оскотт! Вы забываетесь! Я – самодержавный монарх нашей страны по праву рождения. Сенат будет иметь только ту власть, которую я ему дам.
Оскотт отступает на шаг, вжав голову в плечи под тяжёлым взглядом короля, но огрызается:
- Чего ещё ожидать от короля, кровь которого испорчена!..
От Хьюго вдруг словно бьёт невидимой волной – даже собственная стража отпрыгивает в стороны. Мне становится страшно. Я со всей очевидностью осознаю, что наш король тоже обладает магией. Какой-то очень страшной магией. И проявилась она, видимо, после смерти его отца – не даром Рон говорил, что Хьюго так сильно изменился за последний год. Не случайно король сумел распознать во мне эллери, ещё когда я сама об этом не подозревала – и мне, единственной в толпе, доверил на воспитание волшебного пса. Но судя по всему, он все силы тратит на то, чтобы магия не выходила из-под контроля. Каждое мгновение проводит в неимоверном напряжении. А значит, Оскотт только что совершил самый глупый поступок в своей жизни, заставив короля сбросить маску и утратить контроль.
В левой руке Хьюго зажат камень, а правую, с напряжёнными, вытянутыми вперёд пальцами, он выбрасывает вперёд, в сторону Оскотта. И тот резко замолкает, падает на колени. Взгляд его стекленеет, становится рассеянным. Лицо вдруг совершенно расслабляется. На нём появляется глупая и немного извиняющаяся улыбка.
А потом поднимает кулак и засовывает большой палец в рот.
- Агу! Аг-г-у-у-у…. Гу-гу-гу… Агу!
Кажется, только что король одним движением руки стёр его разум и превратил в абсолютно чистый лист. Ничего страшнее этой магии я не видела в своей жизни.
Слышу позади меня звуки рыдания. Оборачиваюсь на секунду – это Аврора. Она рвётся, пытается бежать к Оскотту, но отец хватает её за руку и останавливает, не пускает. Она сдаётся, бросается отцу на шею и захлёбывается плачем. Он гладит её по спине, успокаивает и уводит подальше от всего этого, вглубь толпы.
Но и короля этот выплеск магии, кажется, ударил откатом, опустошил. Он падает на одно колено, роняет камень в песок и хватается обеими руками за виски. От него отшатываются подальше все, и ужас на лицах людей – они боятся его ещё больше, чем меня.
- И-и-и-и-и! – раздаётся истошный визг совсем рядом.
Это Сесиль. Она указывает на него своей костлявой рукой, обрамлённой рюшами, и визжит:
- Скверна!! На нём тоже проклятие мерзостной магии!! Он…
Николь подскакивает к ней, бледная и с горящими глазами, хватает запястье и силой заставляет опустить руку.
- Не смей! Хотя бы раз в жизни… не смей!
Пока сестра, опешив, замолкает и не может вымолвить ни слова, Николь распрямляет плечи и поворачивается к разноцветной разряженной толпе придворных за своей спиной. Её слабый голос дрожит, но в наступившей тишине слышен, кажется, всем.
- Я обращаюсь к присутствующим… Прошу засвидетельствовать – мадемуазель Сесиль де Тремон только что публично отказалась от своего жениха!
Подходит к королю и падает рядом на колени, протягивает руки к лицу. Он хватает её плечо и сжимает. Она морщится от боли, но молчит. Утирает своим кружевным рукавом испарину с его лба.
- Николь… мне больно…
- Всё будет хорошо! Всё обязательно пройдёт. Пойдём!
Он поднимается с трудом, тяжело опираясь на хрупкие девичьи плечи, но Николь справляется. Уводит его в сторону Замка, и королевские гвардейцы, немного поколебавшись, следуют за ними.
Кто-то из придворных, оставшихся в недоумённой толпе, выкрикивает – я не знаю, кто. Не вижу лица.
– Это всё проклятая магия эллери! Это ведьма – она прокляла нашего короля!
Толпа волнуется, по ней проносится шёпот, словно шелест листвы по дубовой роще.