Однажды ночью, подвыпив, скандары даже затянули — впервые на памяти Валентина — мрачную и унылую песню:
Песня была невероятно печальной, но огромные скандары выглядели так нелепо, когда пели, покачиваясь, что Валентин и Карабелла сначала чуть не фыркнули, однако, прислушавшись, Валентин почувствовал, что песня трогает его, потому что в ней было живое чувство. Скандары и в самом деле встретились со смертью и горем, и, хотя сейчас их дом совсем близко, большую часть жизни они провели вдали от него. «Возможно, — подумал Валентин, — скандарам вообще нелегко на Маджипуре: таким неуклюжим лохматым созданиям трудно жить в теплом климате среди более мелких гладкокожих существ».
Лето закончилось, и в восточном Зимроэле начинался сухой сезон: под южными ветрами вся растительность засыхала до весенних дождей, и, как утверждал Залзан Кавол, обитатели этих мест становились более вспыльчивыми, а потому резко возрастало число преступлений. Валентину этот район показался менее интересным, чем джунгли средней части континента или субтропики на дальнем западе, изобиловавшие красками, но через несколько дней, присмотревшись, он решил, что и здесь присутствует своеобразная красота — сдержанная и строгая, совсем не походившая на яркую, пышную красоту запада. Тем не менее он обрадовался, когда после многих дней, проведенных на однообразной и, казалось, бесконечной реке, Залзан Кавол объявил, что уже видны окраины Пилиплока.
Глава 3
Пилиплок был почти так же стар и почти так же велик, как И его двойник Пидруид, расположившийся на другом краю континента, но на этом их сходство заканчивалось. Пидруид рос стихийно, как попало накручивая улицы и бульвары, а Пилиплок с незапамятных времен строился по плану, которому следовали с жесткой, почти маниакальной точностью.
Город раскинулся на большом мысе, образованном южным берегом Зимра в том месте, где река впадала во Внутреннее море. Ширина ее здесь была около шестидесяти или семидесяти миль. Быстрое течение несло сюда весь мусор, собранный на протяжении семи тысяч миль — от самых истоков на дальнем северо-западе, и это придавало зелено-голубым водам темный оттенок, след которого тянулся в море, как говорили, на сотни миль. Северный мыс устья реки представлял собой длинный меловой утес в милю высотой. В ясную погоду ослепительно блестевшая белая стена была видна даже из Пилиплока. Этот мыс никак нельзя было использовать для гавани, на нем никогда не было поселений, и его считали священным заповедником. Там жили в полной изоляции отшельники, поклонявшиеся Хозяйке Острова Сна, и никто посторонний не вторгался туда в течение сотен лет. Пилиплок — другое дело. Город с одиннадцатью миллионами жителей радиусами расходился от великолепной природной гавани. Радиусы пересекались изогнутыми поясами: на внутренних линиях располагались торговые и промышленные зоны, а также зоны отдыха, на внешних — жилые кварталы, резко разграниченные по достатку и в меньшей степени — по расовым признакам. В Пилиплоке жило очень много скандаров. Валентину казалось, что каждый третий в районе порта — соплеменник Залзана Кавола, и было несколько странно видеть сразу так много четырехруких гигантов. Здесь обитало также множество надменных аристократических двухголовых су-сухирисов, торговцев предметами роскоши, дорогими тканями, драгоценностями и редчайшими изделиями ручной работы, мастеров со всей провинции. Воздух был свежий и сухой. Почувствовав на лице горячий южный ветер, Валентин понял, что имел в виду Залзан Кавол, говоря, что этот ветер ухудшает настроение.