Кейт, не уверенная в себе и в том, что она сумеет найти свое место в жизни, лучше всех понимала, что скромный, но надежный Джон Райан обеспечил ей кров и очаг. Знала, что он никогда не изменит ей и не перестанет любить - в отличие от ее отца. Знала, что ей не придется притворяться, чтобы доставить Джону удовольствие, как приходилось притворяться перед другими с четырнадцати лет. Знала, что ее лаконичность - иногда чрезмерная - сбивала детей с толку и что только Джон мог объяснить малышам, что к чему.
Кейт поражало терпение, которое Джон проявлял, общаясь с детьми. Он мог часами сидеть с ними на берегу реки и заставлять сохранять неподвижность, которая нужна для того, чтобы выудить рыбку. Не далее как вчера Джон сумел заставить их - и даже маленького Деклана, который вечно носился как угорелый - следить за тем, как он разбирает и вновь собирает старые часы.
Он рассказывал им истории о семье Фернов, которая жила на другом берегу реки. Истории, сохранившиеся с давних времен, потому что сам Джон Райан Фернскорта целым не видел. Близнецы могли целую вечность слушать рассказы о том, как Фернам привозили продукты на лодках.
- А как же продукты доставляли в дом? - однажды спросила Дара. Отец повел детей на мост, и они долго обсуждали, как большие ящики несли в особняк. В то время, когда Джону следовало наблюдать за бочонками и готовить пивную к открытию.
Но именно за это Кейт его и любила. Иногда ей хотелось подойти к мужу, обнять за шею, поцеловать в губы и сказать, как она его любит и какой он добрый. Не только к ней и к детям, но и к старому фермеру, который рассказывал одну и ту же историю по два раза на день. Джон только кивал, вытирал стаканы и слушал снова и снова. Когда Кейт видела, с каким терпением и уважением он относился ко всем и каждому, у нее возникал комок в горле.
Кейт знала, что ее нежность и любовь к мужу были такими же сильными, как в фильмах, которые она иногда смотрела вместе с Шейлой Уилан. Но на людях эта любовь почти не проявлялась. В Маунтферне подобные вещи не поощряли. Такими словам, как «милый», «дорогой» или «любимый», в пивной Райана не пользовались. Наоборот, супруги шутливо обвиняли друг друга во всех смертных грехах…
- Дай моей жене волю, она за день потратит всю годовую выручку… Все женщины одинаковы.
- Джон, почему ты не спросил миссис Коннолли, не хочет ли она, чтобы в ее портвейн добавили капельку лимонада? Миссис Коннолли, этому человеку нет дела до того, что вы пьете. Он умеет подавать только пинты пива или порции виски.
Но когда супруги оставались наедине, они понимали, что у них есть то, чего большинству других не дано. То, чего, видимо, не было у их родителей. В день, когда родились близнецы, Джон и Кейт поклялись, что ни один их ребенок не узнает тоски и одиночества, которые в детстве испытали они сами. Деньги не имели для обоих особого значения, но в последнее время они все сильнее чувствовали, что дети питаются не воздухом и что обувь, портфели, зубные врачи, учебники, зимние пальто, новая обувь и новые учебники не растут в камышах на берегу реки.
Одна из причин, заставивших Райанов взять прислугу, заключалась в том, что Кейт собиралась искать работу. После концерта она обсудила этот вопрос с Фергусом Слэттери, и тот сказал, что Кейт может приступить к своим обязанностям с завтрашнего дня. Ее опыт канцелярской работы в Дублине и ежедневной подбивки счетов в пивной пригодятся в адвокатской конторе как нельзя лучше. Всем известно, что Кейт Райан не любит болтать о чужих делах. А это ведь самое главное, не правда ли?
Она не могла дождаться, когда выйдет на работу. Но дети ее энтузиазма не разделяли.
- Значит, мы бедные? - спросила Дара.
- Конечно нет! - огрызнулась Кейт. Отвечать на такие вопросы и одновременно искать в скудном гардеробе наряд, в котором можно прийти в адвокатскую контору, было задачей не из легких.
- Если так, то для чего тебе нужно зарабатывать на жизнь в другом месте?
- Для того чтобы у тебя и твоих братьев были кожаные ботинки, которые на вас так и горят, красивые портфели, которые вы вечно теряете, и все остальное. - Кейт без всякого удовольствия смотрела на то, что она всегда считала нарядным зеленым костюмом-двойкой, а на поверку оказавшееся мятой вылинявшей тряпкой.