Фон Арнхайм кивнул, дав знак Банколену. Тот прошел мимо меня, и они вместе вошли в башенную комнату. Издалека до меня доносился бешеный шум ветра, и я скрежетал зубами, чтобы ровно держать фонарь и не выдавать учащенного биения своего сердца. На мгновение белый луч моего фонаря высветил силуэт фон Арнхайма, подошедшего близко к двери. Когда он закрыл ее, через узкую щелочку я заметил свет их фонарей и услышал скрип быстрых шагов… скрежет цепи… стук… и бормотание тихих, безликих голосов.
Глава 9. Окно из мозаичного стекла
Одно из самых живых впечатлений от этого кошмара – когда я вообще ничего не видел, а ждал в сырой башне за закрытой дверью. Мое больное воображение дорисовывало каждую деталь. Затем я услышал голос Банколена:
– Ему дважды выстрелили в лоб. Смерть наступила… скажем, дней восемь назад.
Кто-то, проворчав, поднялся с колен.
– Но не в этой комнате, ясное дело. Видите следы на его каблуках? Его тащили по грязному полу. – Голос фон Арнхайма. – Проклятье! Смотрите! Цепи с наручниками!.. Наручники! И они закрыты, они в полном порядке. Убийца хорошо сделал свое дело. По счастью, он оставил ключ в замке. Что ж…
Снова тишина и шаги комнате.
– Мебели никакой, – продолжал фон Арнхайм, – и окон тоже нет. Интересно, для чего использовалась эта комната?
– Говорят, это был рабочий кабинет Малеже. Здесь он оттачивал свое мастерство. Не хотел, чтобы за ним шпионили даже в его собственном доме. Вы видели дверь?
Снова тишина, какие-то шорохи…
– Ах ты! Скользящая панель. Она напоминает, – бормотал немец, – дверь американского нелегального кабака во времена сухого закона. Он не мог видеть того, кто поднимался по лестнице, не открыв дверь хоть на дюйм. И тяжелый замок. А вот и ключ…
– Ах да. Убийца хотел, чтобы мы это нашли.
– Рабочий кабинет, да?.. Сейчас здесь ничего нет. Погодите! Посветите сюда!
– Что там? – спросил Банколен.
Снова быстрые шаги и чуть слышное шуршание. Затем звук, словно кто-то хлопнул себя по коленям, отряхивая пыль.
– Газеты, – отозвался наконец фон Арнхайм, – целая груда старых газет. На английском языке. Лондонская «Таймс» от 25 октября 1913 года и… Я их возьму. Что ж, полагаю, это все. Прежде чем мы продолжим, пусть полицейский врач составит отчет.
Дверь отворилась. Фон Арнхайм запер ее снаружи огромным ключом. Банколен держал фонарь у него за спиной, и на потолке появилась громадная искаженная тень. Под мышкой барон держал пыльную, пожелтевшую от времени кипу газет. Натянуто улыбаясь, он посмотрел на меня:
– Очевидно, мистер Марл, вы не цените красоту?.. – Он изящно помахал рукой. – А где же наш добрый друг Конрад? Смотрите! Я вижу свет внизу.
Мы спустились на два пролета к комнате, обшитой ореховым деревом. Она была ярко освещена. Конрад зажег все свечи в массивных серебряных подсвечниках, стоящих возле стен, и огни отражались в хрупких зеркалах. А над ними простирались гобелены в зелено-голубых тонах, изображающие сцены конной охоты. Сам Конрад сидел, мрачный, в кресле за мраморным столом. Но при виде фон Арнхайма тотчас же вытянулся по стойке «смирно». Фон Арнхайм положил газеты на стол.
– Меня удивляет, – заметил он, вставляя монокль, – редкое усердие нашего покойного охранника Бауэра. Комната, коридор – каждая обитаемая часть дома, насколько мне известно, тщательно выметена и вычищена. Смотрите! – Он провел пальцем по столу. – Ни пылинки. Серебро отполировано. Почему дом имеет жилой вид? Какие у вас соображения на этот счет?
Банколен смотрел на окно, расположенное высоко на внешней стороне башни, то есть напротив двери, ведущей из главного коридора.
– Меня больше интересует, – он словно размышлял вслух, – направление ветра.
– Направление ветра?
– Да. Слышите, как он бьет в это окно и раскачивает его? Стук дождя по стеклу о многом говорит, барон.
Фон Арнхайм задумчиво постучал костяшками пальцев по груде бумаг и отозвался:
– Прекрасно зная вас, я понимаю, что вы не тратите слов попусту. Ну?
Банколен оглядел комнату. Его взгляд остановился на двери в коридор, находящейся, как я заметил, в углу комнаты.
– Вы помните, – продолжил он, – когда мы поднимались по витой лестнице в коридор, я остановился, чтобы рассмотреть окно из мозаичного стекла?
– Да. А почему оно вас интересует?
– Потому что, – ответил Банколен, – хотя за окном бушевала буря, я не услышал стук дождя.
У фон Арнхайма перехватило дыхание. Мне вдруг вспомнилось то, что раньше показалось подозрительным и зловещим, но не поддающимся объяснению. Я вспомнил тишину коридора там, где предположительно должен был слышаться вой ветра. Фон Арнхайм медленно снял шляпу и поправил светлые волосы.
– Очко в вашу пользу, месье! – выпалил он. – Я глупец! О боже, какой же я глупец! Разумеется, наш фокусник Малеже изрезал галереями весь дом. Проход между стенами…
Банколен подошел к стене, что находилась под прямым углом к двери, ведущей в коридор. Он поднял висящий на ней гобелен, обнаружив ореховую обшивку, толкнул блестящую панель, и она распахнулась.
– Это, как видите, нижнее закругление черепа, – вновь подал голос Банколен. – Но мы узнали об этом только благодаря буре. Посветите, господа, и мы все рассмотрим.
– Оставайтесь здесь, Конрад, – велел фон Арнхайм. – В любую минуту могут прибыть полицейские из Кобленца. Проводите их наверх.
Мы взяли фонари и вслед за Банколеном прошли через отверстие в стене. Между каменными стенами извивалась узкая, сырая, покрытая плесенью лестница.
– Голова черепа на этой стороне закругляется, – пояснил Банколен, – и постройка, конечно, относится ко времени жизни Малеже. – Он кивнул в сторону левой стены. – На самом деле это внешняя стена. Видите? А это сообщающееся окно из непрозрачного стекла как раз напротив фальшивого окна из мозаичного стекла, которое мы видели на лестнице. В него нельзя посмотреть наружу.
– И конечно, это объясняет, почему мы не нашли наверху пятен крови, – кивнул немец. – Живее! Посветите-ка на лестницу. Видите? Элисона, наверное, поднимали по ней, а уж потом спустили по другой лестнице. Пройдя по этому коридору, мы найдем место, где на самом деле застрелили Элисона!
Его голос звучал сдавленно и глухо. Мы спускались по лестничному изгибу, стараясь не наступить на кровавые пятна. В тесном проходе с трудом дышалось. У меня было такое чувство, что все это ужасное дело – самый настоящий кошмар. Боже правый! Зачем нам всем так унижать Конрада? Ведь это просто крольчатник! Здесь от преследования могла бы спрятаться дюжина людей. Должно быть, тело охранника пролежало здесь много дней, прежде чем убийца, повинуясь какому-то омерзительному капризу, отнес его наверх и подвесил на цепях на стену башни.
Лестница, наконец, закончилась, и мы уперлись в закрытую деревянную дверь. Банколен открыл ее и осторожно посветил. Сначала мы увидели только грязные куртки, а также нагромождение ведер, метелок и швабр.
– Это задняя часть чулана, – объяснил детектив. – Он заперт снаружи. Подождите.
Банколен засунул фонарь в карман, изготовился и толкнул плечом запертую дверь. Еще один удар, и замок сломался. Дверь с шумом распахнулась. Обходя ведра, мы вышли из чулана. В нос ударил тяжелый, затхлый запах грязных лохмотьев и полиролей для мебели. Под ногами у фон Арнхайма что-то звякнуло и покатилось. Фонарь Банколена осветил бидон в два галлона, из него струилась на пол какая-то жидкость.
– Это бидон из-под керосина, – заметил он. – Полагаю, здесь и жил охранник. Мы оказались как раз возле входа в замок.
Наша компания находилась в грязной, дурно пахнущей комнате с низким потолком. В углу стояла железная кровать, покрытая стеганым одеялом. При свете фонаря я увидел печь, с кофейником на краю, груду грязной посуды в раковине и два рабочих халата на вешалке. На одной закопченной стене была приклеена фотография из журнала – большой цветной портрет Майрона Элисона в роли Ромео. Лицо Элисона испачкано сажей.
– Кто-то, – подал голос фон Арнхайм, – недавно протер пол.