– Знаете, – вздохнула девушка, – мне действительно придется вернуться в детскую. Я думала, что могу быть решительной. Святая простота! О да, вы правы! Данс действительно поднимался по тропинке в тот вечер. И я поверила, что он причастен к убийству.
– Ах! – Банколен потер руки. – Наконец-то мы знаем!
Судорожно встав, девушка с отчаянием воскликнула:
– Послушайте!.. Пожалуйста… Я должна идти. Я должна побыть одна в своей комнате. Я… я хочу где-нибудь свернуться и умереть. И я должна все обдумать. Пожалуйста! Я…
Бедняжка оглядывалась по сторонам, словно слепая. Уголки ее губ опустились, и она нервно сцепила руки. Я благосклонно выключил свет, всем сердцем проклиная Банколена. Когда она открыла дверь, я увидел тоненькую полоску тусклого света и, найдя в темноте Салли Рейн, схватил ее за руку. Она снова встала на цыпочки и, тряся меня за плечи, прошептала:
– Смельчак!
Затем ушла, а ее пурпурно-черная пижама развевалась на ходу…
Я стоял неподвижно. Мне было не по себе, и я тупо смотрел в пустой дверной проем. Какой же шок я испытал, увидев, что проем не пуст! Тусклый свет блестел на выбритом черепе, обрамленном венчиком светлых волос, монокле и плотно сжатых губах.
– Итак, – очень тихо произнес Банколен, – мой добрый друг барон в конце концов решил следовать за мной. Позвольте спросить, вы это слышали?
Фон Арнхайм стоял в дверях очень неподвижно, распрямив плечи.
– К счастью, – ответил он, – я избежал… несколько оживленной беготни по коридорам. Я слышал. Ах да! – Он тяжело дышал. – Мы можем обсудить это утром.
Вспыхнула спичка. Банколен закурил. Огонь высветил его сардонический, злобный, удивленный взгляд. Снова долгая тишина…
– Второе очко, месье Банколен, – хрипловатым голосом произнес немец.
– Второе очко, герр фон Арнхайм, – кивнул Банколен. Фон Арнхайм неуверенно приложил руку к двери, еще
больше распрямив плечи:
– Bon soir, Monsieur Bencolin. Dormez bien[6].
– Guten nacht, Herr von Arnheim. Schlaten sie woh[7].
По-военному поклонившись и щелкнув каблуками, фон Арнхайм повернулся и направился по коридору в свою комнату.
Глава 11. Пиво и колдовство
Снова благословенно сияло солнце. Глубоко дыша, я спустился вниз. Парадная дверь была открыта, солнечный свет сверкал на красном кирпиче веранды и широкими полосами ложился на пол из тяжелой древесины. В коридор врывался теплый, влажный бриз с запахом земли, смоченной дождем. Прежде чем идти завтракать, я ненадолго вышел на веранду.
Дом еще спал в первозданной утренней чистоте, подаренной природой. Над темным куполом замка «Мертвая голова», на другом берегу реки, на фоне светло-голубого неба висели неподвижные белые облака. Вдоль ярко-зеленых скал, у подножия которых шумел оливково-зеленый Рейн, виднелись свежие, словно только что выросшие за ночь деревья. Ветерок шевелил их переливающиеся на солнце кроны. В виноградниках щебетали птицы. Вдалеке, за поворотом реки, слышался шум моторной лодки.
Утро рассеяло все мрачные мысли, головная боль прошла. Белочка прыгнула на веранду, села на задние лапки и принялась что-то есть. Она помогала себе быстрыми, резкими движениями крошечных лапок, настороженно поглядывая на меня. Наконец, решив, что мне доверять не стоит, зверушка быстренько убежала. Но мне белочка определенно понравилась.
Ночью мне вдруг пришла идея.
Я быстро вернулся в столовую, в высокие окна которой щедро лился солнечный свет. Фон Арнхайм, в превосходно сшитом саржевом голубом костюме, одиноко сидел за столом и завтракал, читая газету. Когда я вошел, он встал, вежливо поклонился и пожелал мне доброго утра. Барон явно пребывал в приподнятом настроении. Гофман принес мне кофе, булочки и джем. Я постарался быть вежливым:
– Что интересного пишут?
Фон Арнхайм задумчиво посмотрел на газету.
– Ничего значительного, – небрежно ответил он на безупречном английском. – Эту газету я обычно читаю на ночь, мистер Марл… О-хо-хо! В такое ясное утро чувствуешь себя особенно старым! – Он помолчал, сжимая и разжимая кулаки и устремив невидящий взгляд в окно. Потом продолжил: – Но здесь, на развороте, есть кое-что интересное. Заметка о триумфе нашего выдающегося актера Майрона Элисона в какой-то нашумевшей пьесе, о которой я никогда не слышал. Во всех газетах есть материалы на эту тему… через столько лет! Вас это не наводит на размышления?
Я пожал плечами.
– Скажите, мистер Марл! До сих пор вы мудро воздерживались от высказываний по поводу этого дела. Каково ваше мнение?
– Я ничего не говорил, – ответил я, – потому что был в полном тупике. До тех пор, пока…
Арнхайм кивнул:
– Ах, значит, у вас есть своя версия? Позвольте спросить, совпадает ли она с версией нашего друга Банколена?
– Никогда не знаешь, что думает Банколен! Особенно когда он вам говорит об этом!
– Не очень-то лестно, Джефф!
Сияя и потирая руки, Банколен вошел в столовую. На нем был светлый костюм с цветком в петлице.
– Доброе утро, барон! Доброе утро, доброе утро, доброе утро! Надеюсь, вы хорошо спали? Отлично! Драконова скала, увенчанная замком, нахмурившись, взирает на широкий, извилистый Рейн…
– А ваш сон, – прервал его фон Арнхайм, – ничто не тревожило?
– Сейчас, когда я думаю об этом, – задумчиво произнес Банколен, словно вспоминая, – мне кажется, что я вообще не ложился. Но кофе и холодный душ после бессонной ночи делают чудеса. В молодости, барон, мне говорили, что у меня ни с чем не сравнимый бас. В такое утро я мог бы осчастливить вас песней! Я хорошо помню, как мы с детективами Флинном, О'Шонесси и Макгуджэном из отдела убийств ехали по Пятой авеню в Нью-Йорке и старший инспектор Райли с энтузиазмом выводил «Менестрели поют об английском короле», а мы ему подпевали. Когда веселится полиция, дорогой барон, уверяю вас, никому не поздоровится!
– То-то видно, – заметил фон Арнхайм, – вчера ночью полиция повеселилась от души!
– Вы имеете в виду мою небольшую стычку с мисс Рейн?
– И другое. Мадам Д'Онэ, сэр Маршалл Данстен…
– Проклятье! Вы все видели! Ну что ж, барон, – недовольно нахмурился Банколен, – сожалею, что шокировал вас, но молодежь остается молодежью, а…
Фон Арнхайм отставил свою чашку кофе.
– Это было невероятно, дьявольски умно! Нам придется допросить их, но что это доказывает? Я и представить себе не могу, чтобы мадам Д'Онэ или юный Данстен были каким-то образом причастны к убийству!
– Не в этом дело, друг мой. Я доказал то, что вы еще не видите, но что должно быть вам совершенно очевидно! И это один из самых важных моментов в этом деле!
– Ба! – Фон Арнхайм нетерпеливо взмахнул руками. – Обычное свидание у реки…
– Вы подбираетесь к самой сути, мой друг! В том-то все и дело! Я сказал мисс Рейн, что эти двое непричастны к убийству, чтобы успокоить ее… Но так ли мы в этом уверены? Вот вы говорите: «свидание у реки». А куда они ходили? В этом вся суть. Они поднимались по лестнице от причала. Внизу нет ничего, кроме крутых берегов, и, уж разумеется, они не предавались любовным утехам, цепляясь за деревья на склонах…
– Моторная лодка, – тихо прошептал фон Арнхайм.
– Вот именно, моторная лодка! Ее шум в тот вечер слышали только дважды. Один раз, когда она направлялась к замку «Мертвая голова» между половиной десятого и без четверти десять. И второй – когда она возвращалась после того, как Гофман и Фриц увидели таинственного человека с факелом. Они возвращаются, и сэр Маршалл Данстен поднимается с причала по лестнице. Если вы помните, Элисону пришлось переправляться через реку самостоятельно. Вопрос в том, были с ним мадам Д'Онэ и Данстен или нет?
Положив салфетку на стол, фон Арнхайм встал, подошел к окну и нетерпеливо постучал по стеклу пальцем. Наконец он повернулся. Банколен аккуратно намазывал булочку маслом.
– Я не упрям, – заявил немец. – Я настаиваю, что я не упрям. Но, повторяю, вы идете по ложному следу. Да, вы бьете на показной эффект. Но не пытаетесь добраться до сути. Кое-что в газетах дало мне ключ. Если бы мне удалось проверить один момент, я раскрыл бы и все дело. Здесь мало знают о сценической деятельности Элисона. Даже его сестре безразлично. Я бы много дал за то, чтобы найти того, кто знал об этой стороне его жизни…