В ту минуту, когда мы проникли в эту предназначенную для пира залу, большая часть обитателей замка уже собралась. Барон де Монбрён, заняв свое кресло, которое было несколько выше других, осматривал все собрание испытующим взором, как бы желая убедиться, что все вокруг него в порядке и на своих местах. Он уже снял свои тяжелые доспехи и явился в длинном платье алого цвета, обшитом мехом, которое сделало бы его весьма похожим на кардинала, если б не шапка, придававшая всему костюму светский вид. С правой стороны от Монбрёна стояло такое же высокое кресло, предназначенное для его благородной супруги, но баронесса не считала еще приличным занять его. Она ходила из одного угла в другой, довольно сильно потряхивая огромной связкой ключей, подобно хозяйкам нынешнего времени, пораженным прибытием неожиданных гостей. При этом баронесса давала разные приказания оруженосцам, которые с озабоченным видом бегали взад и вперед.
Слева от барона стоял сир де Кашан, опершись на спинку кресла, и беспечно слушал своего оруженосца Биго, который на языке, непонятном обитателям Монбрёна, казалось, доносил ему об исполнении какого-то приказания. Незнакомец, явившись за стол, не произвел большой перемены в своем костюме, может быть потому, что дорожный гардероб не позволял этого. Он накинул на себя плащ, обшитый горностаем, и тем прикрыл свой серый камзол, запыленный в дороге. Голова его была открыта, и черты лица являлись во всей своей выразительности,– черты резкие, неправильные, почти безобразные – и между тем исполненные благородства. Капеллан сидел уже в своем кресле, и сдвинутые брови его показывали ясно, что он негодовал на промедление в приготовлениях к трапезе. Наконец, трубадур Жераль, прислонившись к одному из столбов, поддерживавших балдахин, стоял молча и в задумчивости. Неподвижный взор его, устремленный на почетную дверь, заставлял подозревать, что он ожидал появления особы, отсутствие которой, может быть, одним им только и было замечено.
Никто из служителей сира де Кашана не присутствовал в этом зале. Барон намекнул ему, что монбрёнские вассалы, буйного и задорного нрава, могут дурно принять чужеземцев и что поэтому для избежания всякого повода к ссоре лучше разделить их. Сир де Кашан, не желая со своей стороны, чтобы между его прислугой и жителями замка завязались какие-нибудь близкие отношения, одобрил мнение барона. Биго донес, что свита его прилично накормлена в соседней зале, поклонился и вышел.
Вся описанная нами сцена была исполнена силы и оригинальности. Эти темные своды, эти старые трофеи, это освещение, разлитое неправильно и неровно, при свете которого проглядывали там и сям угрюмые лица воинов; это возвышение, устроенное как бы для театрального представления, наконец, это движение, странные украшения – все носило на себе отпечаток грубости и величия, особенно свойственных этим отдаленным от нас временам. Прибавим еще, что тяжелая и душная атмосфера от соседства с кухней, от множества народа царствовала во всей галерее.
Вероятно, в вознаграждение дневных трудов и успеха экспедиции ужин был приготовлен роскошно, или, может быть, сам владелец хотел дать гостю высокое понятие о своем гостеприимстве. Как бы то ни было, только когда повара и особенные оруженосцы, которые должны были разрезать некоторые блюда, вошли в залу с двух концов, они несли такое количество мяса, что можно было подумать, будто целое стадо быков и свиней было перерезано для этого ужина.