Эсташ отвечал утвердительно. Эти приказания отдавались шепотом и в темноте. Ни Дюгесклен, ни другие лица, бывшие под балдахином, не могли их слышать. Окончив распоряжения, барон подошел к знаменитому полководцу, который спокойно разговаривал с Валерией и Жералем, между тем как баронесса и капеллан стояли в стороне, перешептываясь между собой.
– Сир де Кашан,– начал он с иронией, указывая на Эсташа, который остановился у балюстрады,– вот милый паж, который будет прислуживать вам нынче вечером. Не моя вина, что вы принудили меня дать вам подобную прислугу на все время вашего здесь пребывания. Если вам одного недостаточно, я могу для большей чести дать еще с дюжину подобных молодцов.
Дюгесклен улыбнулся на угрозу, скрывавшуюся в словах барона.
– Я привык к подобным служителям,– отвечал он равнодушно,– и так как комната моя готова, я ухожу, потому что порядком устал и нуждаюсь в отдыхе. Однако прежде требую вашего слова, мессир, что благородная девица де Латур и этот менестрель, заслужившие ваш гнев…
– Сир Бертран,– с жаром прервала Валерия,– забудьте мою необдуманную просьбу, вы так дороги для блага Франции, что вам не следует дольше заниматься участью бедной сироты.
– Сир! – сказал в свою очередь Жераль.– Я так мало значу для света, что не стою быть предметом распри между вами и бароном де Монбрёном.
– Клянусь святым Ивом! Вы не знаете Бертрана! Я никогда не оставлю вас таким образом и утверждаю, что владелец этого замка не смеет обращаться с вами дурно. Он должен поклясться мне…
– Подумай о самом себе! – закричал в бешенстве барон.– Тебе самому трудно будет выбраться из этого замка.
– В самом деле? – возразил Дюгесклен улыбаясь.– Так вот до чего мы дошли, сир барон? Я считал тебя только разбойником и вором, а ты уже становишься предателем и трусом! Но я повторяю: если ты осмелишься только выговаривать этой девушке и этому трубадуру за то, что здесь произошло нынче, клянусь честью, я подвергну тебя такому наказанию, что о нем будут говорить в продолжение ста лет.
– А почему бы я не осмелился?
– Потому что меня зовут Дюгескленом,– отвечал французский полководец с гордым и презрительным взглядом.
И вслед за тем он вышел, сопровождаемый Эсташем, который походил скорее на его покорного раба, чем на стража, до такой степени невольное уважение к первому рыцарю Франции сковало исполнителя замыслов барона де Монбрёна.
Барон следовал за ними взглядом и несколько минут стоял неподвижно в размышлении.
Эта огромная зала, за минуту до того столь оживленная, вдруг совершенно опустела. При свете догоравших факелов там и сям виднелись опрокинутые скамьи, столы в беспорядке, и мертвая тишина, наступившая повсюду, таила в себе неопределенную угрозу.
Валерия и Жераль спокойно дожидались своей участи, но барон, погрузившись в глубокую задумчивость, казалось, забыл о них совершенно. Донья Маргерита и капеллан подошли к нему, с беспокойством увидели, что на лице Монбрёна отражались самые разнообразные и неутешительные чувства, волновавшие его душу.
– Баронесса! Мой почтенный отец! – начал он наконец мрачным голосом.– Никогда, с самого рождения моего, не был еще я в таком опасном положении. Бегство этого бездельника Освальда, который, как я подозреваю, затеял против нас какую-нибудь измену, объявление войны этим капитаном Доброе Копье, а больше всего приезд этого французского рыцаря, который диктует мне законы в моем собственном замке,– все это поставило меня в страшное затруднение. Если я не приму мер, я могу разом лишиться своего имения, чести и жизни. Но, с другой стороны, если искусно повести дело, то из всего этого можно извлечь огромные выгоды и достигнуть такой степени богатства и могущества, которой не достигал еще никто из Монбрёнов. Мне нужны ваши советы, но нас легко могут подслушать, если мы останемся в этой зале. Отправимся в мою комнату и там на досуге поговорим, что должно предпринять.
Барон схватил один из огромных канделябров, стоявших на столе, и направил шаги свои к дверям. Но донья Маргерита указала ему на Валерию и трубадура, стоявших в темноте.