— У нас с тобой одна цель, — тихо произнесла волшебница, — ты хочешь стать королём, а я — вырвать власть из недостойных рук моего брата. Для достижения цели мне недостаёт лишь одного — твоего Камня.
Она встала и медленно пошла навстречу Менестрелю. «Бросить…» — пронеслось в его голове. Певец дрожащими руками вынул Камень из котомки и спрятал его за спину.
— Неужели ты такой же, как другие смертные? — лукаво проговорила Моргана. — Они искали здесь удовлетворения своих амбиций, а нашли свою смерть. Вспомни, как была несправедлива к тебе жизнь.
Волшебница медленно шла к нему.
— У нас похожие судьбы. Мой отец, ненавидевший магов, отрёкся от дочери-волшебницы, а жених предпочел мне более удачливую наследницу престола.
Хозяйка замка подходила всё ближе, её лицо оставалось бесстрастным.
— Дар О́дина удесятерит мою силу, — продолжала Моргана, — ведь в Камне соединяются две враждующих стихии: вода и огонь, ведь дар небесного властелина состоит из магического льда и управляет солнечными лучами. Королевство, отвергнувшее меня, падёт к моим ногам, иначе я превращу его в пепел или разрушу потоком воды. Мы будем править вместе, ты получишь половину моего волшебного дара…
Менестрель не отрываясь смотрел на Моргану. Нищета и боль прошлого, честолюбивые мечты о будущем и завораживающий ужас настоящего закружились в бешеном водовороте, увлекая его за собой. Но безумную пляску мыслей и чувств затмевал ослепительный образ волшебницы, чей голос, отдающийся эхом в роскошной зале, казался ему чарующей музыкой. Она подошла совсем близко. В её взгляде затеплилась нежность, льдисто-голубые глаза, словно тая, подёрнулись влагой. Моргана медленно провела ладонью по лицу Менестреля. Нежное тепло руки спорило с её неприступной красотой, такой холодной, и в то же время обжигающей.
— Ты будешь королём, только отдай мне Солнечный Камень, — горячо прошептала она.
В этот миг в памяти певца вспыхнула алая ткань, упавшая на заляпанный красками пол мастерской с одной из картин. Лицо черноволосой девушки, в блестящих глазах которой отражались колонны и витражи, открывшееся ему много лет назад, пробудило в детской душе чувство любви и благоговейного трепета.
Тонкие пальцы волшебницы игриво касались его лба, щеки, губ… Опьянённый её внезапной нежностью, Менестрель жадно прильнул к ним губами.
— Отдай его… Ведь ты, как и я, познал боль предательства… Отдай же…
Певец поднял руку и медленно разжал кулак. На ладони блестел Камень. Мысль: «Бросить, бросить!» — настойчиво звучала в его голове. Одной рукой Моргана ласково обняла Менестреля, другую протянула к Камню. Она почти дотронулась до ладони певца, когда один из солнечных лучей, проникавших в залу, зажёгся внутри кристалла трепетным, золотистым огоньком. Камень сразу стал холодным, как лёд. На его прозрачной поверхности выступили капли воды. Кристалл таял, но тонкая струйка, которая потекла по руке певца, зашипела и мгновенно испарилась, пронзив запястье нестерпимой болью. Менестрель вскрикнул и отбросил тающий Камень. Артефакт ударился о колонну, и хрустальный звон эхом прокатился по пустой зале. На облачно-белом мраморе появилась маленькая, едва заметная трещина. Моргана вздрогнула и отпрянула назад. Гримаса испуга и боли, на мгновение исказившая её лицо, сменилась ядовитой усмешкой.
— Небесный правитель снова обманул меня, — тихо и вкрадчиво проговорила она, — но любое могущество имеет границы. Очень скоро я вернусь.
Моргана прижала ладони к губам, посылая Менестрелю два воздушных поцелуя. Волшебница раскинула руки, они быстро обросли чёрными перьями и превратились в крылья. Поднимаясь в воздух, тело Морганы уменьшилось, появился клюв и трёхпалые птичьи лапы. Когда иссиня-чёрная ворона вылетела в отверстие разбитого витража, роскошная зала качнулась, словно отражение в воде. Трещины поползли по стенам и, коснувшись потолка, перечеркнули изображение Морганы на росписи. От капители одной из колонн отвалился кусок позолоченного мрамора, и через мгновение глыбы стали обрушиваться на пол одна за другой. Уворачиваясь от них, Менестрель увидел колонну, которая, словно подрубленный ствол могучего дерева, падала прямо на него. В панике он взмахнул руками. Руки прошли сквозь мрамор и певец, оступившись, упал на спину. Прямо над собой он увидел покачивающуюся люстру. Через мгновение причудливое скопление алмазных слёз с грохотом разбилось о белоснежные плиты, и сверкающие капли, словно дротики, вонзились в тело менестреля. Пятна крови алыми маками расцвели на белой ткани его рубахи, но певец почувствовал лишь лёгкое дуновение ветерка. Позолоченная капитель, придавившая его к полу, была не тяжелее воздуха, но Менестрель кричал и отбивался от невесомых мраморных глыб и осколков цветного стекла, неосязаемо вонзавшихся в его тело. Наконец, он смирился со своей участью и зажмурился…
========== Танец двух стихий ==========
Менестрель открыл глаза. Над ним сияло небо, покрытое лебяжьим пухом облаков. «Небо вверху, значит, я жив!» — подумал он. Если бы не блестевший на траве Камень и притупившаяся боль от ожога, певец решил бы, что приключения в замке Морганы были лишь нелепым сном. Поспешно сунув артефакт в котомку, Менестрель огляделся вокруг. Аллеи и фонтаны, окружавшие замок, бесследно исчезли. Ветер трепал кусты вереска и колючие ветви молодой сосны. Лишь вдали, у горизонта, словно айсберг, сверкало облако, очертания которого с удивительной точностью воспроизводили силуэт замка.
Спустившись с горы, Менестрель увидел бурный ручей. Студеная вода трепала гибкие ветви огромной ивы, склонившейся над ним. Солнечные лучи не могли пробиться сквозь густую листву её великолепной кроны. Решив, что по рассеянности спустился с другой стороны горы — ведь он помнил лишь молоденькую иву и небольшой ручеек — Менестрель залюбовался пейзажем. Певец присел у пруда и хотел зачерпнуть воды ладонью, но так и застыл с протянутой рукой. Смуглое лицо, взглянувшее на него из дрожащего зеркала воды, показалось певцу его изменённой копией. В чёрных кудрях серебрилась седая прядь, черты утратили прежнюю мягкость. Скулы заострились, между бровями пролегли две едва заметных складки.
Однако такой пустяк не мог омрачить его счастья. Конечно, вернуться к королю и принцессе без Золотого сокола он не мог, но, несмотря на это, в душе расцветало чувство неописуемой лёгкости. Он стал насвистывать очередной посетивший голову мотив, вторя птичьим голосам. Певец радовался тому, что ему удалось выйти живым из замка Морганы, и тому, что в его руках остался сильнейший артефакт. Возможно, раньше он сбежал бы, прихватив с собой дар великого О́дина, но теперь, при одной мысли об этом, в груди зашевелилось неприятное чувство, давно забытое и очень странное. Что-то похожее Менестрель испытал в раннем детстве, после того, как утащил из корзины задремавшей торговки жёлтый, блестящий на солнце леденец в форме звезды. Певец вспомнил глаза принцессы, совсем недавно слушавшей нежную балладу и смотревшей на него с детским восторгом, и смутное беспокойство усилилось. Он нервно сжал ремешок котомки. Воспоминания, бывшие редкими гостями, теперь нагрянули толпой, и Менестрель не был готов к их приёму. Тёмный погреб, огромная метла, которую с трудом удерживали худые детские руки, множество прекрасных, остро пахших краской полотен, воплощающих неведомый и прекрасный мир — всё это возникало перед глазами певца, рождая в душе множество чувств. Самым сильным из них было то гадкое и назойливое ощущение, объяснить суть которого он боялся даже самому себе.
В памяти Менестреля возникла лютня, гриф её был слишком широк для мальчишеской ладони. Струны казались чересчур жёсткими, а вместо долгожданного журчания слышался лишь треск. Пальцы были так непослушны и неповоротливы, что досада и злость, накатившие удушливой волной, взяли верх над детским разумом. Но ласковая рука удержала кулак, занесённый для удара по старой, потёртой деке.