В полный рост, завернут в какую-то темную хламиду, из распущенных волос слегка торчат острые уши… ну это ладно! Нормально все!
Если бы не плюшевый мишка Тедди, которого король нежно прижимал к груди. Длиннющие пальцы зарыты в ворс игрушки, на лице умильное выражение ребенка, получившего долгожданную игрушку, а в глазах – недобрый синий огонь…
Из-под хламиды выглядывали довольно тощие ноги, а на ногах красовались пушистые тапочки. Такие домашние девчоночьи тапочки с треугольными кошачьими ушками и круглыми глазками…
Я потрясла головой и отвела взгляд от безумного портрета.
Реальный Кэйр как раз засовывал в рот две таблетки самого обычного вида. Скривился, попытался запить, явно обжегся и принялся дуть на чай с самой несчастной гримасой.
Дурдом, однако!
Уйти, что ли?
– Чего стоишь, как памятник?! – недовольно посмотрел на меня Айкен. – Чисть апельсин!
Он указал на возникшую на столике зеленую тарелочку, и я покорно пошла к ней, даже не забыв корзинку.
– Тут сыр еще принесла, – обратилась к королю. – Твой любимый!
Кэйр опять поставил бокал на одеяло и тяжко вздохнул.
– Кто велел? – спросил хрипло.
– Никто, – пожала я плечами, принимаясь за апельсин.
– Ножичком! – шикнул на меня Айкен. – Тонкими кружочками, и каждый на четыре части!
Страсти какие…
– Я узнала, что ты заболел, и решила тебя навестить, – пояснила очень удивленному королю.
– Зачем?
– Ну как… Положено больных навещать! Приносить им вкусности… вот, я принесла! И у тебя весь лоб в испарине. Надо мокрое полотенце положить на него, – посоветовала я.
– Полотенце… – повторил Кэйр, принимая тарелочку с нарезанным апельсином. – Надо запомнить. Айкен, ты понял? На лоб надо мокрое полотенце!
Голос у него был уже абсолютно нормальный. Вот что малиновое варенье-то с фейри делает! И румянец пропал…
– Сейчас, ваше величество? – деловито осведомился брауни.
– Нет, в следующий раз. Сейчас я уже здоров.
– Но мой король всегда болеет не меньше восьми часов! – с искренним возмущением заявил Айкен.
– Ну ты же видишь, что меня пришли… Как ты сказала, Элла? Навестить! – вспомнил Кэйр. – Это так…
Я едва удержалась, чтобы не подсказать ему слово. Трогательно, ну да. Видимо, фейри болеют в одиночестве. То есть при доверенном слуге, а такие простые вещи, как участие ближних, им не требуется…
Или у короля Неблагого Двора просто их нет? Ближних?
– Не смею мешать вашему величеству предаваться объятиям простуды! – вежливо заявила я, пятясь от кровати.
– Меняюсь на твои, – заявил в ответ Кэйворрейн, а Айкен в тот же миг исчез, как его и не было.
– Что меняешь? – не поняла я. Взгляд невольно возвращался к странному портрету. И мысли туда же. Вот этот портрет мог нарисовать только кто-то очень близкий к его величеству… Тот, кому он разрешил изобразить себя в таком виде, кто наверняка видел его в таких вот тапочках… Женщина? Вот точно женщина…
– Меняю объятия моей простуды на твои, – четко объяснил король и откинул одеяло.
– Меня никакая простуда не обнимает, – нервно ответила я, посматривая в сторону дверей. – Потому махнуться не глядя не получится.
Если честно, ощущения были самые двойственные. С одной стороны меня смущало поведение короля, а с другой вроде как сейчас самое время для того, чтобы претворять в жизнь мой коварный совратительный план.
Очень коварный. Очень совратительный.
Почему так неловко-то?!
Тем временем его величество встал. Размотал свой шарфик, откинул его на кровать. Со вкусом потянулся, и я невольно зависла рассматривая лениво перекатывающиеся под гладкой кожей мышцы. Рубашки на нем не было. Кэйворрейн бросил на меня косой взгляд, неторопливо провел ладонью вдоль края низко сидящих на бедрах штанов и двинулся ко мне.
– Моя любимая пряха. – мурлыкнуло величество, гипнотизируя меня колдовскими глазами. – Милая, нежная, красивая… иди ко мне?
Несмотря на вопросительную интонацию, у меня не было ни малейшего сомнения в том, что это повеление.
И я невольно сделала шаг вперед. А затем еще один.
На губах фейри появилась улыбка, и он стремительно и неотвратимо пересек комнату, обхватил меня рукой за талию, и прижал к себе. Второй ладонью коснулся лица, обвел его по контуру, задумчиво пропустил меж пальцев прядь волос, выбившуюся из прически.
– Маленькая смертная. Моя маленькая смертная. Моя ведь?
От низких интонаций мужского голоса у меня слабели колени, а в животе становилось пусто и сладко.