— Что я и говорил: тебе вообще жалко чужаков, — заключил обладатель черной бороды, отступая обратно в толпу, — как бы не пришлось потом жалеть своих. Как бы нам всем не пришлось.
— Что ж, — Гуннульв кивнул, — рано или поздно твоя жалость, Сиградд, сын Торда, заставит тебя предать клан. И я не хочу ждать, когда это произойдет. За нарушение обычаев наказание одно. Изгнание.
Последнее слово вождь не проговорил — отчеканил. И по толпе прокатился ропот. Вот только осуждали ли Барсы самого обвиняемого или, напротив, вынесенный ему приговор, понять было трудно.
И Сиградд решил прибегнуть к последней возможности оправдать себя.
— Поединок! — выкрикнул он, — я вызываю Гаука, сына Бруни! Пусть духи предков сами рассудят нас перед лицом Отца-Неба.
На мгновение-другое, но Гауку стало не по себе. Превосходя Сиградда в проворстве и умении стрелять из лука, плечистостью он своему сопернику значительно уступал. А значит, не был столь же хорош в ближнем бою. Тогда как именно ближний бой и никакой другой был предусмотрен правилами поединка.
Волновался, впрочем, Гаук напрасно.
— Поединок… возможность защитить свою честь в бою, — медленно проговорил вождь, — дозволяется тому, у кого есть эта самая честь. У тебя, поправшего обычай предков, чести быть не может. Так что не надейся: погибнуть в схватке и отправиться в Небесный Чертог я тебе не позволю. Ты будешь изгнан… и умрешь как бродячий пес.
— Хуже. Как чужак, — зачем-то вклинился в слова Гуннульва Гаук. Вклинился, поддакнул.
А когда ворота в частоколе, окружавшем селение Снежных Барсов, затворились за Сиграддом в последний раз, стояла уже ночь. Темная и нарушаемая лишь светом костров. Да еще почему-то луны и звезд. По причинам, непонятным даже для мудрецов, в ночные часы серая пелена с неба спадала. Неизменно возвращаясь лишь на рассвете. Чтобы скрыть от мира дневное светило.
Перед уходом с Сиградда сорвали клановый знак. Вырезанную из дерева маленькую фигурку барса, которую молодой охотник носил на шее, на веревке. Лишили его и ожерелья из собственноручно добытых звериных клыков и когтей.
Так что теперь Сиградд считался чужаком и для Барсов, и для любого другого из Северных Кланов. И теперь любой из обитателей этих суровых земель вправе был убить Сиградда. Не опасаясь мести со стороны его собратьев.
Причем и сам защищаться Сиградд не мог. Нечем было защищаться. Ибо оружие ему тоже пришлось оставить с внутренней стороны частокола. Так что даже смерть не могла быть избавлением для изгнанника. Но сулила лишь вечное скитание по Нижнему Миру, во мраке и страхе.
В расстроенных чувствах покидал Сиградд родное селение. Шел куда глаза глядят. И все равно, куда. А потому не заметил изгнанник настигшего его чужака. Того самого — старика в плаще и с посохом. И только сейчас к удивлению своему Сиградд заметил, что лыж старик не имел. Зато шел по сугробам, точно по тракту. Вышагивая легко и уверенно.
— Ты помог мне, добрый человек, — произнес старик, поравнявшись с изгнанником, — и теперь я хочу помочь тебе.
— Куда тебе, — печально вздохнув, отмахнулся Сиградд, — жалкий слабый старик — что ты можешь?
— Ну, для начала — показать тебе дорогу, — ничуть не смутившись, изрек давеча спасенный чужак, — а еще поклясться, что, отправившись со мной, ты уж точно ничего не потеряешь. Потому как нечего тебе уже терять. А вот приобрести…
— Ну, пойду я с тобой. И что? — все сомневался бывший охотник, — если не звери нас разорвут, то мои же бывшие собратья зарубят. Или из луков застрелят. Я ведь теперь не то, что тебя — сам себя защитить не смогу.
— Ну, — произнес в ответ старик, — уж, по крайней мере, я не такой и беспомощный.
С этими словами он взмахнул посохом… на вершине которого внезапно вспыхнуло несколько синеватых искр. Взметнувшись над головами Сиградда и его попутчика, миг спустя искры осыпались на снег. И превратились в призрачные фигуры волков. Волки бежали рядом с двумя людьми, окружая их, как и подобает страже.
«Да ведь он и впрямь колдун!» — осенило Сиградда, вспомнившего подозрения одного из бывших собратьев-Барсов на суде.
А следом изгнанник подумал, что и нападение волков тогда, днем, на лесной опушке могло быть подстроено самим стариком-чужаком. Подстроено, дабы — что? Конечно же, надавить на жалость кого-нибудь из местных. И тем подтолкнуть его на нарушение обычая.
Так неужели выходило, что изгнали Сиградда из-за обмана? То есть, колдун намеренно сломал прежнюю жизнь молодого охотника — чтобы заполучить его себе? И для каких, интересно, целей?