Прошло еще несколько минут, и вот ротик малютки чуть приоткрылся для крика – который так и не прозвучал. Ее тельце скорчилось, точно хрупкая веточка, брошенная в пылающий костер, – хрип захлебнулся, всякое движение прекратилось…
Смерть пришла!..
Пьер Прост надолго припал губами к смолкнувшим, похолодевшим устам мертвой малютки, а затем пал ниц, уткнувшись лицом в пол, и, не смевший молить Бога, чтобы он спас жизнь его кровинке, принялся с жаром просить, чтобы он соединил ее с Тьеннеттой.
И просил он долго-долго.
Его прервал шум – нежданно-негаданно. Дверь в комнату, где находился Пьер Прост, отворилась.
Он поднял голову и, к своему удивлению, но без страха, увидел перед собой троих незнакомцев, закутанных в широкие черные плащи. Головы странных гостей венчали широкополые фетровые шляпы по тогдашней испанской моде, а лица (что было куда более странно, нежели все остальное) скрывались под масками из черного бархата.
Один из незнакомцев был выше своих спутников на целую голову, и, хотя одет он был так же, как они, в манерах его: в скрещенных на груди руках, блеске глаз, видных сквозь щели маски – было во всем его облике нечто такое, что, кажется, выдавало в нем прежде всего привычку командовать.
Можно было безошибочно утверждать, что эти трое не были равны меж собой. Определенно, один из них был человеком благородным, а двое других – его слуги.
Конечно, появление незнакомцев, да еще в такой час и в такую бурную ночь, могло привести в ужас даже недюжинных смельчаков; но всякий человек, охваченный глубочайшим отчаянием, мгновенно утрачивает страх – оно и понятно.
Так вот, твердым, хотя и ослабшим от пережитых треволнений, голосом Пьер Прост проговорил:
– Кто бы ни были вы, добро пожаловать в мою юдоль печали, только скажите, что вам угодно?
Незнакомец, казавшийся хозяином двух своих спутников, которого впредь мы будем называть Черной Маской, отвечал:
– Мы ищем человека по имени Пьер Прост.
– Вы у него в доме.
– Стало быть, вы и есть тот самый человек?
– Да, это я.
– Вы занимаетесь медициной и слывете искусным врачевателем…
– Я действительно врач, хотя и не такой искусный, а ежели Господь порой и направлял мою руку, чтобы облегчить страдания людям, то превозносить стоит его – не меня.
– Вы нам нужны, – продолжал Черная Маска, – собирайтесь, пойдете со мной.
– В такую-то ночь?
– Дело не терпит отлогательств.
– Это невозможно.
– Невозможно?.. Почему же?
– Потому что сейчас я лишился всего: смелости и силы, и даже веры в Бога. Посмотрите на того, с кем говорите, и поймете – я скорее похож на мертвеца, восставшего из могилы.
– Что же с вами случилось, что ввергло вас в такую печаль?
– А то, чего ни один мстительный злодей не пожелал бы своему самому заклятому врагу. У меня была жена, и я любил ее всей душой, в сто раз крепче, чем самого себя, и она родила мне малютку. Три дня назад два этих ангела еще были вместе со мной, в этом доме, живые и здоровые… Тогда же, три дня назад, скончалась мать, а малютка умерла пять минут назад. Так что сами понимаете, я вправе ответить вам и отвечаю, что разом всего лишился и пойти с вами не могу.
Черная Маска подошел к колыбели и взглянул на ребенка: личико малютки синело на глазах.
– Вы виделись с кем-нибудь нынче ночью? – спросил человек в маске.
– Кроме вас, больше ни с кем.
– Значит, ни одна душа не знает, что ваша дочь умерла?
– Ни одна.
– Вот и хорошо.
– Но, – промолвил Пьер Прост, удивленный подобными расспросами, – вам-то какая печаль?
Черная Маска ничего не отвечал. Он подал знак одному из своих спутников, державшему прозрачный роговой светильник. Тот подошел ближе. Черная Маска обменялся с ним двумя-тремя словами, потом повернулся к врачу и повелительным тоном сказал:
– Дайте ему кирку, лопату или садовую мотыгу – сгодится все, чем рыть землю.
– Все, что вы спрашиваете, лежит в передней. Зачем они вам?
Черная Маска оставил его вопрос без ответа, как и тот, что был задан ему раньше.
Он снова дал знак, и двое его спутников в масках тотчас же вышли из комнаты.
Черная Маска подошел к окну, остановился и, не проронив ни слова, устремил взгляд в сторону сада, где вскоре блеснул слабый огонек рогового светильника, раскачивавшегося на шальном ветру.
Один из слуг держал светильник, а второй меж тем орудовал киркой и мотыгой. Расчистив снег, он принялся копать. Вырытые землю и камни он сваливал по обеим сторонам небольшой ямы.