— Жеан… — невнятно проговорил Брюнуа. — У тебя еще хорошие глаза. Взгляни-ка, лежат ли наши убитые лицом к небу. Если они валяются на животах, значит, их поразили в спину во время бегства. Скажи мне.
— Все они смотрят в небо, мой господин, — солгал Жеан.
Отец Доминик встал на колени перед старым бароном, чтобы причастить его. Жеан недолюбливал монахов, но этот капеллан был честным. Потрясая распятием, он лез в самую гущу свалки, распевая благодарственные гимны и не пытаясь увернуться от ударов.
Наступил решающий момент, исход битвы был предрешен; рыцари собирались для последней атаки.
— Жеан, — пробормотал старик Брюнуа. — Я делаю тебя рыцарем. Хоть ты и неблагородного происхождения, но я имею на то право… Любой рыцарь может посвятить в рыцари человека безо всякого объяснения. Отец Доминик, запишите мою волю на пергаменте.
— Да, да, конечно, — подтвердил священник, вытирая кровавую пену в уголках рта барона.
— Через час у меня больше не будет земли, — проговорил Брюнуа. — А следовательно, я не смогу пожаловать тебя личным владением, но это не значит, что я отпущу тебя ни с чем… Вот мой меч… А вот твое достояние…
С огромным усилием он вырвал кусочек дерна с приставшими к нему крошками земли и вложил в руку дровосека.
— Твоя земля… — вздохнул Брюнуа. — Земля Монпериля. Носи всегда с собой, тогда никто не сможет ее украсть, как украли у меня. Уходи… Не жди. Ступай. Теперь ты не виллан. Ты — Жеан, рыцарь де Монпериль.
Капеллан сделал знак дровосеку удалиться.
Через некоторое время пехотинцы противника уже обшаривали поле битвы, ударами ножей добивая раненых. Только рыцари, которых они знали в лицо, могли рассчитывать на жизнь. Позже их унесут и будут выхаживать, надеясь на этом заработать. Все остальные были прикончены и ограблены до нитки. Забрали все, что годилось на продажу: кожаные жилеты и штаны, пояса и перевязи, пики, копья и стрелы с железными наконечниками. Ничего не поделаешь — таков закон войны.
За мародерами-добивальщиками следовал монах, совершая последнюю молитву и одновременно следя, чтобы у мертвецов оставался хоть клочок материи для прикрытия срамных мест; да и сами грабители обязаны были соблюдать это правило. Они редко нарушали его — не скоты же они, не так ли?
Так и ушел Жеан, не увидев, как остекленели глаза Брюнуа.
Он бежал, пригнувшись, виляя, держа в одной руке топор, в другой — меч; поглядеть со стороны — обирала трупов, торгующий железом…
Бежал он долго, до самой ночи, пока лес не окружил его со всех сторон.
Тут-то Жеан и рухнул наземь; грудь словно набили металлическими опилками, рот был полон земли — хоть деревце в нем сажай.
Дыхание восстановилось не скоро. Для защиты от волков Жеан влез на дерево. Воткнув топор в ствол, он устроился в развилке и осмотрел меч. Его никогда не призывали на военную службу, и этот длинный, длиннее его руки, нож произвел на Жеана странное впечатление. Он знал, что головка эфеса отвинчивается и в ней хранят реликвии. Подобная процедура освящения мечей производилась всеми рыцарями. Некоторые вкладывали в полость частички Святого Креста, шип с тернового венца Христа, щепочку от стола Тайной Вечери или еще что-нибудь. По общему убеждению эти предметы придавали мечу волшебную силу.
Жеан сомневался в действенности подобных талисманов, но ни за что на свете не осмелился бы отвинтить стальную головку эфеса меча старого Брюнуа. Да и что там могло быть? Зуб какого-нибудь святого? Крошечка священной косточки?
Ни одно из этих чудес не защитило барона от смерти.
Дня через три Жеан повстречал капеллана, передавшего ему пергаментный свиток.
— Держи, — сказал представитель Бога, — это акт о возведении тебя в рыцарское звание. Составлен он мною, поскольку я единственный свидетель. А больше-то из уважения к покойному господину. Не знаю уж, имеет ли он какую-нибудь ценность.
— Вы хотите сказать, что я ненастоящий рыцарь? — удивился Жеан.
Монах поморщился, стараясь скрыть замешательство.
— Почему же… — пробормотал он. — Ты являешься рыцарем… по крайней мере можешь считать себя им.
Барон знал, что делал. Он не превысил своей власти, но не очень-то обольщайся. В сущности, ты никогда не сможешь кичиться этим титулом. Настоящий рыцарь должен быть знатоком военного искусства, иметь боевого коня для участия в битвах, вьючное животное для перевозки груза, кольчуги, шлема, пики и позолоченных шпор. Все снаряжение стоит целое состояние. Где ты возьмешь сокровище, которое даст тебе возможность приобрести все необходимое? Ты беден и не обладаешь манерами паладина. Выкинь все это из головы, мой мальчик. Занимайся чем всегда, нет ничего постыдного в ремесле лесоруба.
Жеан не смутился. У него был меч, в кармане холщовой блузы лежал кусочек земли Монпериля, и все рассуждения монаха ничего не изменят. Он взял свиток, развернул, пробежал глазами по буквам-значкам, хотя и не умел читать.
— Боюсь я за тебя, — заметил капеллан. — Чувствую, что ты готов совершить какую-нибудь глупость. Давай помолимся. Близкая смерть помутила разум барона, и не исключено, что он сыграл с тобой злую шутку. Надо подумать и об этом. Семьи у тебя нет. Пойдем со мною. Я направляюсь в монастырь СенЛоран д'Утремон. Там ты найдешь себе работу. Хорошие дровосеки всегда нужны.
Но Жеану совсем не хотелось обслуживать монахов. Если уж его сеньор так решил, то он станет странствующим рыцарем, паладином без вьючного животного и доспехов.
— Тебя ждет ужасное разочарование! — вздохнул капеллан. — Однако твое упрямство достойно моего благословения.
Вот так Жеан-дровосек стал Монперилем, неутомимым странником без шлема и кольчуги. Он долго не мог научиться правильно владеть мечом, но зато у него была лошадь, старая кляча, которой уже тяжело было возить телеги.
ГЛАВА 2
В ЛАБИРИНТЕ СНОВ
В эту ночь ему приснился сон.
Он заново пережил странное посещение монастыря д'Эглевьей-де-Сен-Адур, куда его приглашали еще пять лет назад для каких-то загадочных перевозок. Тогда ему сразу показалось, что от монастыря исходило нечто зловещее. На стенах толпились монахи, будто поджидая кого-то, кто должен появиться на горизонте. Монахи помоложе щурились, прикрывая глаза козырьками ладоней от солнца, вглядываясь вдаль между зубцами. Монахи постарше выражали нетерпение, умоляя младших рассказать обо всем, что те видели. Судя по всему, здесь собралась вся братия. Они были возбуждены, но неизвестно, что являлось тому причиной. Сначала Жеан предположил, что объектом столь пристального внимания являлся он сам, и даже немного смутился, но по мере приближения убеждался, что монахи ожидали появления вдали чего-то другого. И это что-то не торопилось показываться, поскольку большинство отрицательно качали головами на вопросы старших.
Ждали они знамения? Какого-то небесного явления? А может быть, пытались разглядеть лик Божий, собиравшийся выглянуть из-за туч, как это часто случалось?
Жеан не сумел ничего вытянуть из брата-привратника, который делал вид, что не понимает, о чем его спрашивают. В галереях и читальных залах царило то же возбужденное шептание. Как только Жеан появлялся на пороге какого-либо помещения, шепот смолкал. И он решил притвориться безразличным, поскольку за время своих странствий понял, что притворная незаинтересованность часто позволяла узнать об очень многом.
Брат келарь проводил Жеана на кухню, где он в тишине подкрепился куском вареной рыбы с черным хлебом и стаканом разбавленного вина. Соседствующие монастыри часто прибегали к его услугам для передачи друг другу посланий и небольших денежных сумм. Иногда Жеану доверяли таинственные шкатулки, которые он должен был доставить в ближайший порт. Подобные поручения приносили ему кое-какой доход, а ширина плеч Жеана держала разбойников больших дорог на почтительном расстоянии. О нем уже начинали складывать легенды, в которых утверждалось, будто Жеан так силен, что одним ударом меча рассекает на две половины всадника вместе с лошадью, как это делали паладины в «Песне о Роланде».