Жеан заметил, что к Гомело не проявили снисходительности: не надели на него балахон, пропитанный серой, от горения которой он быстро бы задохнулся.
Дориус старался придерживаться правил, и это поражало: не пристало человеку, участвовавшему в заговоре, имевшем целью распространение проказы, так рьяно демонстрировать свой гражданский долг.
Гомело привязали к столбу. Показалось, что он опять потерял сознание; толпа осыпала его ругательствами. Все были разочарованы; ведь совершенно очевидно, что отравитель не почувствует перехода от жизни к смерти.
— Это не человек! — поносил служителей какой-то школяр. — Это пугало для ворон!
Палач и подручные отошли, унося лестницы. Жеан взглянул на небо, но там не было ни облачка — надежды на ливень не оправдывались. На почетной трибуне восседали Дориус, Ода де Шантрель с родителями, а также несколько человек в праздничных одеждах.
Наконец палач взял жертвенный факел и пошел вокруг хвороста, поджигая его у основания в разных местах. Хворост был очень сухой и вспыхнул с потрескиванием. Палач, мастер своего дела, желая устроить красочное зрелище, кинул в костер ветки акации; дерево это горит, выбрасывая снопы трескучих искр. Толпа рукоплескала гудевшему пламени мщения, превратившемуся теперь в пылающую корону. Сильнейший жар привел Гомело в чувство. Он выпрямился, насколько позволяли веревки, и осмотрел площадь, словно вдруг осознав, что с ним происходит.
— Я проклинаю вас! — неожиданно завопил он. — Вы испоганили имя моих предков. Я невиновен в преступлении, в котором меня обвиняют. Вы совершаете большой грех, и моя кровь прольется на ваши головы. Я вас проклинаю… Пусть яд отнимет жизнь у вас и ваших детей! Пусть он отравит все живое в Кандареке, да обречет он вас на голод! О… как я вас ненавижу!
Дым окутал Гомело, и он закашлялся. Многие зрители крестились, беспокойно переглядывались. Некоторые незаметно дотрагивались до талисманов, прикрепленных к поясу или святым мощам, подвешенным к шее. Нельзя легкомысленно относиться к проклятию вещуна.
Голова Гомело упала на грудь. Пламя скрывало ее, воздух наполнился запахом горелого мяса, сперва приятным, сладковатым, потом ставшим отвратительно вонючим.
Жар костра заставил зрителей попятиться на несколько шагов назад. Искры и языки пламени летели во все стороны, обжигая первые ряды, но, несмотря на эти неудобства, никто пока не собирался уходить. Все пристально вглядывались в столб дыма: не появится ли в нем голова дьявола. Так должно быть во время казни. Демон, покидая тело наказуемого, являет себя в завитках черной копоти.
Сегодня, к большому разочарованию, ничего подобного не произошло. Следовало ли из этого, что осужденный и в самом деле был невиновен, как утверждал?
Толпа разбрелась. Костер будет гореть еще не меньше часа, и до его полного затухания ничего интересного не произойдет. Многие потом вернутся лицезреть обуглившееся тело, лежащее в серой золе. Всегда забавно убедиться, насколько оно ужарилось; размерами оно походило на тело ребенка.
Как правило, палач толок эти останки в большой гранитной ступе. Знахари, алхимики хорошо платили за этот порошок, который использовали в своих препаратах. На этот раз Дориус запретил им и близко подходить к кострищу, а тем более покупать что-либо. Палач, конечно, был недоволен тем, что его лишили приличного заработка.
Останки Гомело должны быть измельчены в порошок и рассеяны на ветру с вершины холма. Наказание это крайне сурово, поскольку без погребения душа будет приговорена к бесконечному блужданию в порывах ветра.
Жеану локтями пришлось пробивать себе дорогу, чтобы убежать от костра. Покидая площадь, он заметил трех богатых горожан, одетых в черное, которые с суровыми лицами наблюдали за казнью из окна второго этажа трактира «Единорог». Чуть подальше он различил убегающую, прижимающуюся к стенам фигуру; ее лицо было закрыто поднятым воротником плаща. Ему показалось, что она принадлежала бледному молодому человеку, виденному им несколькими днями раньше, по прибытии в замок. Был ли это Робер де Сен-Реми? Жеан чуть не побежал за ним, чтобы схватить за плечи, но юноша уже исчез за углом.
ГЛАВА 11
НЕСУРАЗНЫЙ ЗВЕРЕНЫШ
По причине поста в тавернах не подавали вино. Были запрещены даже ячменное пиво и «депанс» — чуть подкрашенная пикетом водичка. Жеан заказал себе миску овощного супа и ломоть хлеба, стараясь растянуть их подольше.
Он сидел за столом перед этой скудной едой, когда три человека в черном переступили порог наполовину пустой таверны и остановились перед ним. Это были двое мужчин и одна женщина; лица их были суровы, но одеты они были в одежду из хорошего сукна, что выдавало в них путешествующих богачей. Самый старший бесцеремонно подсел к столу, а другие остались стоять справа и слева от него.
— Меня зовут Пьер, я — суконщик, — представился мужчина. — А это мой брат Ришар и сестра Маргарита. Несчастный, которого вы знали под именем Гомело, был нашим старшим братом. Мы загнали шесть лошадей, чтобы вовремя приехать сюда. До нас дошли слухи, что вы пытались доказать невиновность нашего брата. Выражаем вам за это благодарность.
Жеан махнул рукой.
— Мои старания ни к чему не привели, — сказал он. — Я столкнулся с всесилием церкви. Если бы я упорствовал, то разделил участь вашего брата.
— Это нам тоже известно, — продолжал суконщик. — Пойти против аббата Дориуса, про которого говорят, что он уезжает сегодня за назначением главного заклинателя злых духов, — уже доказательство смелости. Ведь мы с вами убеждены в невиновности Гомело. Наш брат был с причудами, взбалмошным, но на подобную мерзость он не способен. Мы хотим выяснить, кто использовал его, чтобы убить барона. Мы готовы поручить вам расследование этого дела. Вы понимаете, что в памяти нашей семьи навсегда останется черное пятно. Мы хотим отыскать истинного виновника.
— Работенка очень опасная, — заметил Жеан.
— Соответственно ей мы и заплатим, не беспокойтесь об этом, — сказал суконщик Пьер. — Мы богаты, ведем торговлю по всему миру. Вы кого-нибудь подозреваете?
— Преступление готовилось очень давно, — ответил Жеан. — Год, не меньше. Начало подготовки совпало с объявлением о помолвке. Можно предположить, что кто-то намеревался помешать замужеству Оды.
— Кто именно?
— Некий Робер де Сен-Реми, например. Воздыхатель красавицы Оды. Ревнивый юноша помешался от душевной боли при известии о ее замужестве. Он может быть преступником, но у меня нет никаких доказательств. К тому же все осложняется болезнью барона.
— Какой болезнью?
Жеану пришлось ввести их в курс дела.
— Черт побери, проказа! — с отвращением выговорил Пьер. — Каким человеком надо быть, чтобы решить жениться на пятнадцатилетней девушке, зная о своей страшной болезни?
— Очень влюбленным человеком… и очень верующим, — ответил Жеан. — Настолько, чтобы непоколебимо верить в силу мощей. Кто-то посчитал, что эти мощи не гарантируют выздоровления, и предпочел убить барона прежде, чем он ляжет в постель Оды.
— Но кто же?
— Все те, кто обожает Оду… Робер де Сен-Реми… но также — а почему бы и нет? — ее отец, Гюг де Шантрель, безумно любящий свою дочь. Весть о болезни барона могла дойти до одного из них. Убийца предпочел отравить Орнана де Ги, чтобы помешать ему заразить красавицу Оду.
— Причина основательная, — проворчал Пьер. — Но не проще ли было обнародовать болезнь сира де Ги?
Жеан поморщился.
— Легче сказать, чем сделать. Орнан де Ги был очень могущественным сеньором, и его многие поддерживали.
— Вижу, что вы уже поразмышляли над этим вопросом, — одобрительно произнес суконщик. — А этот Дориус?
— Дориус — просто суеверный монах, интриган. Думаю, он искренне верил в излечение Орнана де Ги при помощи мощей. Он надеялся, что эта услуга принесет ему огромную выгоду: барон сделает его капелланом… или духовником. Орнан надавит на духовные власти, выпросит для Дориуса назначение, достойное его талантов. Монаху крайне необходимо было, чтобы барон жил как можно дольше. Преждевременная смерть Орнана обескуражила его и оставила с пустыми руками. Потому-то он и старается изо всех сил раздуть историю об одержимости дьяволом: это возвеличит его в глазах архиепископства. Если его признают знатоком демонологии, он может рассчитывать на должность заклинателя злых духов и ничего не потеряет… Но Дориус больше выиграл бы от женитьбы Орнана де Ги на Оде.