Глава 1: Георгий Летичев
Первый обет магии: храни тайну.
Второй обет магии: убей того, кто раскрыл тайну.
Третий обет магии: помни о смерти за твоим плечом.
Невидимая надпись над вратами Тауэра
Когда звезды упали, когда моря вскипели, а земля запылала, моя вера не умерла. Тогда я начала верить.
Бог был реален, и он ненавидел нас.
Аарон Дембски-Боуден, «Первый Еретик»
Октябрь 1907 года, Санкт-Петербург
Невский проспект в Санкт-Петербурге – это особенная улица в особенном городе. Вычерченный на плане строительства державной дланью, он своей прямотой символизировал радикальные перемены, что должны были прийти в Россию, и превратить ее из дремучего самобытного царства в Империю. Не было больше места кривым улочкам и ремесленным слободам, им на смену приходил иной уклад жизни – непривычный и чуждый, но по-своему захватывающий. Он походил на диковинное лакомство, которое очаровывает своим вкусом, но от которого запросто с непривычки может прихватить живот.
Прошли годы, Санкт-Петербург разросся до масштабов, приличествующих столице, но Невский проспект словно задавал тон всему городу, напитывая его своим революционным духом, своей несгибаемой прямотой и яркими огнями. И кое-чем похуже.
Иной раз шептали, что когда идешь или едешь с извозчиком по Невскому, нельзя смотреть вперед. Что прямой тоннель из фасадов доходных домов и дворянских усадеб словно затягивает в себя взор, гипнотизирует. Что он крадет душу. И сам Петербург был таким же – за личиной благородного великолепия скрывалось нечто иное, темное и зловещее, напитанное страданиями тысяч людей, на чьих костях стоял город, разбуженное посмертными проклятиями шаманов. Он сводил с ума своих обитателей неестественной геометрией улиц, высасывал саму жизнь желтоватыми стенами домов и сыростью каналов, проникал в их тела вместе с чахоткой.
Не было ничего странного в том, что Санкт-Петербург привлекал к себе тех, кто жил в тени. Могучие энергии местных земель, близость к светской власти и удаленность от властей духовных стали благоприятнейшим сочетанием для них – для Посвященных.
Так назывались люди, и не только они, кого судьба так или иначе привела на путь тайного искусства. Они повелевали силами, находящимися за гранью человеческого понимания – или думали, что это они повелевают, а не наоборот. Некоторые из них перешагнули самую границу человечности… но так и не избавились от людских пороков. И усилиями Посвященных в Санкт-Петербурге появилось место, куда закрыт вход посторонним.
Речь, конечно же, идет не о конспиративных квартирах террористов и анархистов. И даже не о явках иностранных разведок, которыми столица Империи буквально кишела. Чем рассеивать внимание на мирские мелочи, давайте пройдемся по Невскому проспекту и присмотримся к зданию Императорской Публичной Библиотеки(1). Казалось бы, что может быть безобиднее библиотеки, где в тиши читальных залов множество людей прикасаются к знаниям? Но именно там сокрыта главная тайна России, и именно туда два человека прокладывают себе путь через толпу.
Первый из них – рослый тридцатилетний мужчина с офицерской выправкой. На нем шинель военного образца, плечи украшают погоны штабс-капитана, на левом боку висит сабля. Он идет, по привычке чеканя шаг, словно недавно шагал в строю. Выбивающиеся из-под фуражки темно–русые волосы слегка тронуты ранней сединой, серо–стальные глаза глядят прямо перед собой. Через всю левую щеку тянется заметный горизонтальный шрам, чуть оттеняемый аккуратными усами.
Второй – крупный детина с крестьянской физиономией. Он одет в обычные картуз и пальто, как большинство прохожих вокруг. Он значительно моложе своего спутника, но разница в возрасте скрадывается отпущенной бородой. В этом дуэте он явно на второй роли, и несет следом за офицером увесистый саквояж.
Эти двое имели вид совершенно непримечательный, и никому из многочисленных прохожих не пришло бы в голову в чем-то их подозревать. В бесконечном потоке рабочих, гимназистов, приказчиков, чиновников, жандармов, студентов и мещан они казались неразличимыми песчинками… на первый взгляд. Более внимательному глазу открылись бы детали, заставляющие насторожиться. Гордая осанка офицера принадлежала не военному, но человеку, не терпящему над собой вообще ничьей власти, а его глаза были исполнены спокойной уверенности. Его спутник, при ближайшем рассмотрении, имел вид настороженный и колючий, словно в любой момент ожидал дурного, а правую руку непрерывно держал в кармане.