– Это попытка оскорбления? – уточнил князь, и воздух в комнате потемнел и слегка сгустился.
– Не в ваш адрес, господин Еропкин. Я знаю, что ваша династия как магов началась еще при Софье Палеолог. Я говорю о всяких нуворишах, которыми полон Петербург. Например о том, что войдет в эту дверь через десять минут, – он ткнул большим пальцем за спину.
– И сколько же поколений в вашей родословной, если вы позволяете себе такие высказывания? – поинтересовался князь.
– Достаточно, чтобы претендовать на власть. Но нам также достает мудрости не желать ее.
– Это весьма любопытно. Весьма. Я всегда считал, что знаю все достойные упоминания фамилии, пока не встретился с вашим отцом. И только что понял, что не знаю о нем ничего, кроме имени.
- Наш род никогда не любил публичности, признаю, - Георгий слегка склонил голову, но глаз не опустил.
- Не любите показываться на виду, живете в сибирской глуши, не пытаетесь занять место повыше… - князь холодно усмехнулся. – А не святые ли вы часом?
- Я уважаю ваши тайны, господин Еропкин, - с той же прохладцей ответил Георгий. – Уважьте и вы мои.
– Вы в моих владения, господин Летичев. Я могу вырвать из вас признание силой, – что тон, что лицо князя не изменились ни на йоту. Казалось, речь шла о том, какую газету читать утром, или с чем подавать чай. Казалось бы, не будь Еропкин полностью серьезен.
– Но стоит ли того риск? В схватке с вами, начнись она сейчас, я погибну в девятнадцати исходах из двадцати. Но не спешите радоваться, вы гибнете с шансом шестнадцать из двадцати. Я либо успею забрать вас с собой, либо смогу сбежать, и поверьте, скрываться я умею как никто. Но это все гимнастика для ума, потому что схватки не будет. Вы бы, может, и пошли на риск – но ради чего? Точно не ради удовлетворения праздного любопытства. Через три минуты наш разговор будет закончен, я выйду отсюда, и не вернусь еще очень долго. Напоследок же скажу, что вероятность сохранения монархии во всех вероятностных ветках невелика. Так что советую подумать о временах, когда титулы и гербы пойдут прахом. На деньги не надейтесь – они тоже станут прахом, когда в разгар войны инфляция не оставит от них ничего.
– А как собираетесь пережить этот кризис вы?
– А мне не о чем беспокоиться. Как говорится, кому война, а кому мать родна. Когда оборонял Порт–Артур, и крыс приходилось жареных кушать, и чаек, да только пальчики облизывал.
– Вас послушать, вам ничего не страшно.
– Недалеко от истины. Вы можете чего-то страшиться, потому что вас пугает неизвестность. А я уже видел все, что может и не может случиться, – Георгий залпом допил вино и поставил на стол пустой бокал. – Благодарю за внимание. Оповестите всех, кого сможете – это очень важно. На этом у меня все.
Георгий провел по воздуху рукой, и дымная схема сжалась на его ладони в маленький плотный шарик. Он передал его Еропкину, который тут же спрятал его в ящик стола.
– И все же я чувствую, что вы рассказали мне далеко не все. Ваш график обрывался на семнадцатом году. Что же вы утаили?
- Великое знание порождает великую скорбь, - Георгий только усмехнулся. – Меня с детства удивляло, как все кругом хотят знать будущее, но начинают злиться, когда оно оказывается не таким, какое хотелось. И пока не забыл… это нормально, что у вас один из арендаторов занимается изучением Пастырей?
– Вы про Липницкого? Он просто безобидный теоретик, вдобавок всего лишь третье поколение. Свою тисофию(1) он недавно передал наследнице, так что пусть балуется.
– Трактат «О пастырях» вы тоже считаете баловством?
– Я склоняюсь к мнению, что знание само по себе не несет ни опасности, ни соблазнов. Оно есть сила, но бесцветная и бесцельная. Окраску и направленность знанию придает только тот, к кому оно попало.
– Есть вещи, которые развращают даже самого честного и благоразумного человека. И творение МакФарлейна из таких. Его труд потрясает, я не спорю, он сам по себе очаровывает без капли магии. Но он указывает дорогу к Пастырям, и туда, откуда эти… сущности явились. Нас там не ждут, поверьте. А если и ждут, то отнюдь не с распростертыми объятиями.
– Возможно. Но разве это не его дело? Магу, как гласит Третий обет, всегда должно помнить о смерти за плечом.
– Что же, тогда прошу меня извинить, – Георгий, раздавил окурок в пепельнице, встал и направился к дверям. – Я совсем засиделся в провинциальной глуши, забыл о правилах поведения в приличном обществе. Прощайте.