Нет, не смогу.
Потому что после такого поцелуя уже никогда не буду прежней, не сумею жить как прежде.
Он это знал, наверное — поэтому так милосердно не хотел меня целовать.
Понимая, что не сможет дать большего, не сможет дать того, чего я так отчаянно и без слов просила. О, как он был прав! И как я ошибалась. Лучше б мы остановились после первого поцелуя. Воспоминания о нём я ещё смогла бы пережить.
Воспоминания о нашем втором поцелуе останутся ржавым ножом в моём сердце. Когда мы вырастим проклятый Замок пепельной розы. Когда Дорн расторгнет наш фиктивный брак и вернёт себе долгожданную свободу.
Кажется, у меня зазвенело в ушах из-за всего этого безумия. Иначе как объяснить, что я не услышала, что творилось вокруг во время нашего поцелуя?
Впрочем, это не объясняет, почему мой муж ничего не слышал тоже. Во всяком случае, на его лице было написано такое же удивление, когда мы, наконец, оторвались друг от друга и огляделись по сторонам.
Ох… если так пойдёт дальше, от фамильного поместья Морриганов камня на камне не останется! Его предки, наверное, сейчас в гробу переворачиваются.
Вся дальняя половина трапезного зала представляла собой каменное месиво из обломков рухнувшего потолка. Как после землетрясения! Сиротливо торчали искривлённые балки в остатках перекрытий, в столбах лунного света кружились облака пыли.
Я невольно содрогнулась при мысли о том, что всё это могло упасть нам на головы.
Нашу жизнь спас Замок пепельной розы.
Мощные ветви, обильно усыпанные бутонами, сплетались высоко-высоко самым настоящим шатром. Оплетали остатки потолка, ткали каменный купол. Мы были как в беседке.
«…Пущу слух, что жених был так нетерпелив, что не смог дождаться первой брачной ночи. И взял свою невесту сразу, как только она ответила согласием… м-м-м… скажем, в беседке в парке. Как по-вашему, это будет достаточно романтично?»
Невольные воспоминания при мысли о «беседке» заставили сердце биться чаще. А ведь оно, бедное, ещё и не успело успокоиться как следует.
Я оторвалась от созерцания разрушений и перевела взгляд на мужа, который всё ещё держал мои запястья — теперь уже безвольно опущенные.
Он смотрел не на меня. И у него было убийственно-мрачное лицо. Неужели винит в разрушениях свою незадачливую супругу? Ведь до моего появления поместье веками сопротивлялось времени, сражалось с ним своей хоть и ветшающей, но стойкой красотой. Каково Дорну видеть дом своих предков, который ему вверили родители, в таком состоянии?
Я осторожно провела кончиками пальцев по тыльной стороне его ладони — куда дотянулась, в попытке робко извиниться… а он разжал руки, словно мои прикосновения были ему неприятны или причиняли физическую боль. И отступил на шаг, по-прежнему не удостаивая и взгляда. И это после такого поцелуя! Как же мне хотелось увидеть в этот миг его глаза. Услышать хоть какие-то слова, говорящие — пусть между строк, я бы прочла непременно! — что ему не всё равно. И что это была не игра. Не очередной акт нашего затянувшегося спектакля.
Мне пришлось закусить губу, чтобы не разреветься снова.
Я попыталась спрятать боль неловкой улыбкой.
— Как хорошо, что Замок пепельной розы всё-таки среагировал на наш… наше… поведение. И как жаль, что при этом пострадал твой дом. — Я так и не смогла выговорить «наш» дом. — Наверное, нам всё-таки не стоило…
— Определённо не стоило. Больше не повторится, — проронил мой муж, и моё сердце словно покрылось льдом.
Я отвернулась и принялась растирать запястья, которые болели.
— Элис, предлагаю не испытывать больше судьбу и уходить. Здесь опасно.
— Если хочешь — иди. Я останусь.
Он какое-то время стоял, неподвижно и молча, но видимо было что-то такое в моём тоне в этот момент, что не стал на меня дальше давить. А может, просто понял, что Замок пепельной розы не даст в обиду хозяйку, раз уже его ветви смогли сдержать даже осыпающийся потолок над моей головой.
Тяжёлые медленные шаги приглушённо удалялись. И когда хлопнула дверь… я сначала пошла, а потом побежала к дереву.
Втиснулась в расщелину в столешнице, обняла его ствол, который оказался тёплым и по счастью без шипов. Прижалась щекой, как в детстве, когда играла в мамином саду.
Плакала беззвучно и старалась не всхлипывать больше, чтоб никто не услышал. У меня получилось. В этом я была мастер! Долгие и упорные тренировки. Когда-то — чтоб родители не услышали ненароком, что я оплакиваю свою горькую и бестолковую первую любовь. Потом — чтобы дядя с тётей не подумали, что мне плохо живётся у них и я не ценю их попытки заставить меня жить снова.