Я узнаю тот внутренний холодок, тот странный трепет, который проносится по коже в этот момент. Точно так же я чувствовала себя, когда погружалась в магию портала.
И я могу ошибаться, но кажется… в момент прохождения портал дал какое-то особое родство с Замком пепельной розы его хозяйке. Как будто маленькая частица его магии теперь была во мне. И я сама поделилась какой-то частицей себя за проход.
Их человек десять, может больше. Непривычные одеяния, похожие на плащи, полностью скрывают тело, оставляя только прорези для рук. Низко надвинутые капюшоны, лиц не видно. Окружают полукругом двоих — Дорна и Квентина.
Я уже преодолела две трети пути. Осталась одна треть, а ноги уже не идут. Хочется стать птицей и слететь вниз, не разбирая дороги, ломая крылья.
Обрывки разговора доносит ледяной, кусающий лицо ветер:
— Кто вы? — роняет суровый бас кого-то из незнакомцев. — Назовите имя.
Дорн молчит. Он всегда обдумывает каждый шаг, прежде чем что-то сделать. Сколько же я настрадалась из-за этой черты его характера. Как же я счастлива сейчас, что он такой. Нельзя! Ни в коем случае нельзя называть им своё имя! Он ведь должен увидеть! Должен понять то, что поняла только что я!.. Ведь всё так очевидно…
Слышу, как встревает Квентин:
— Мы…
Дорн кладёт ему руку на плечо.
— Подожди, дай я буду говорить с ними!..
Тот дёргает плечом пренебрежительно, стряхивает руку.
— Может, хватит уже мне указывать? — огрызается Квентин. Делает шаг вперёд. Протягивает открытые ладони примирительным жестом, показывая, что в них нет оружия… но люди в сером, замершие каменными истуканами, источают столь неприкрытую враждебность, что у меня сердце стынет. Как этот дурак не замечает?! Или думает, природное обаяние, которое так отлично действует на женщин, сработает и здесь?
— Я пришёл к вам с дружескими намерениями! Надеюсь, история сохранит моё имя как имя первооткрывателя этого мира! Я — Квентин Морриган…
Они его даже не дослушали.
Двое в серых хламидах подняли белеющие в тенях ладони на уровень груди. Сгустки голубого пламени вспыхнули прямо в воздухе и оформились в шары. Мгновение — и эти шары ринулись к Квентину по изящной дуге, оставляя за собой искристый хвост.
Один вонзился в грудь. Другой вошёл в спину.
Пробитый насквозь, Квентин рухнул как подкошенный.
И замолчал.
Я всхлипнула, но так и не смогла заплакать. Слёзы сушил злой ветер. Споткнулась, наступив на платье. Подобрала подол, сжала зубы и продолжила путь вниз по откосу.
Ну вот и всё. Не было у Квентина никакой магии. Не герой и не злодей. Просто обычный человек, со своими слабостями и недостатками — манипулировал женщинами, не чужд был сострадания, немного книголюб, немного эгоист, любитель совать нос в чужие дела, искать напрасного риска.
Не заслуживший такой глупой и позорной смерти.
Всё тот же бас невозмутимо продолжает, обращаясь к моему мужу:
— Теперь — как твоё имя? И учти — мы поймём, если соврёшь. Среди нас есть маг, видящий ложь. Если же откажешься отвечать, мы убьём тебя на этом же месте.
И уже дрожит под ногами сухая каменистая земля, поросшая тут и там редкой сине-серой, будто подёрнутой инеем травой. Или не травой? Какие-то клочки жёсткого пуха, мне некогда разбираться.
Потому что я безошибочно различаю вибрацию магии пепла, которую нечеловеческими усилиями сдерживает мой муж. Если она сорвётся с поводка сейчас, когда он не подозревает о моём приближении… от меня тоже ничего не останется. Только горстка пепла.
Он и не узнает, что я была здесь.
Хочу крикнуть — но в горле сухо, как в печке.
Только бы добежать! Только бы успеть! Только бы хватило дыхания, и не закончился в лёгких воздух — а здесь он какой-то странный, безвкусный и разреженный, и с огромным трудом вдыхается. С тем же успехом можно пытаться дышать на дне реки с каменной плитой на груди.
Последним отчаянным рывком, почти прыжком врываюсь во враждебный круг. Не знаю, каким чудом меня не убили ещё на подлёте. Наверное, хотели узнать для начала, кого это ещё нелёгкая принесла в их суровый край. А прикончить всегда успеется. Лишить жизни — это ведь так просто. Дать жизнь — для этого нужно девять месяцев. Отнять — хватит и мига.
Всем телом, всей тяжестью падаю на грудь мужу, повисаю у него на шее, закрываю собой.
Короткий, солёный от слёз поцелуй — прежде, чем поражённый и возмущённый до глубины души Дорн обрушит мне на голову свой гнев.
И скорей, пока он не успел наговорить лишнего, пока ещё держится магия на кончиках невидимых строп — развернуться к чужакам в серых капюшонах. Выкрикнуть, задыхаясь и слыша, как срывается с языка вместо привычной речи — странная, чужая. Текучая, как вода над опасными омутами, и мягкая, как когтистая кошачья лапа, речь древнего народа.