— А разве не рано еще нам обсуждать такие предметы? Ведь мы подружились совсем недавно, — спросила Ивейн, и хотя сердце скакало у нее в груди от выпитого вина и танцев, она боялась Рике гораздо меньше, чем дона Хуана, который мог буквально пригвоздить ее к месту одним лишь недовольным взглядом.
— Что ты, испанские парни и девушки говорят про любовь всегда.
— Но я не испанка, сеньор, — возразила она.
— То есть ты хочешь сказать, что никогда не говорила про еl flechazo [17] с молодым человеком?
Она с улыбкой покачала головой, потому что до сегодняшнего дня даже не танцевала с молодым человеком; никогда не знала, что такое быть наедине с привлекательным мужчиной, который позволяет себе дерзкие замечания. Любовные стрелы еще не долетали до нее.
— Ты вела очень замкнутый образ жизни, — заключил Рике.
— Почти тюремный, я бы сказала. — Ивейн разгладила юбку своего бархатного платья. — Мне до сих пор так странно чувствовать себя в этой одежде… как будто я на маскараде или ношу чужое платье.
— Но ведь это не так. — Рике пристально смотрел на нее в сумраке. — Маркиз богатый человек и сделал тебя своей воспитанницей. Твое ожерелье отделано бриллиантами и изумрудами.
Он потрогал камни у нее на шее, и вдруг, сама не зная причины, Ивейн вздрогнула.
— Я ему очень благодарна, — сказала она. — Но это все равно что… как будто я принадлежу ему.
— Что ты имеешь в виду? — Рике крепко сжал ее плечи. — Ведь он обращается с тобой как с дочерью, разве нет?
— Да…
— Тогда почему ты говоришь, что принадлежишь ему? — Теперь темные глаза Рике были совсем близко от нее и уже не улыбались. — Мы употребляем это слово в другом смысле. Те quiero. Я тебя хочу! Только не как дочь, а как женщину!
— Не смей! — Она вырвалась от него. — Я не имела в виду ничего подобного — дон Хуан мой опекун, и я просто говорю, что он серьезно относится к своим обязанностям. Он даже выписал для меня из Испании дуэнью, и, прежде чем подружиться с кем-нибудь, я должна представить этого человека для его одобрения.
— А, теперь я понимаю! — Рике засмеялся. — Так всегда с этими родителями и опекунами. Да, наверное, сеньор маркиз так и должен поступать, потому что в качестве его воспитанницы ты теперь очень желанная девушка.
— Что это значит? — Ивейн была в замешательстве. — Когда ты говоришь «желанная», ты имеешь в виду женитьбу и приданое. Могу тебя уверить…
— Ну вот, ты рассердилась. — Рике дотронулся до щеки девушки как бы для того, чтобы ощутить, как горяча ее кожа. — Сагina [18], в качестве протеже сеньора маркиза ты пожинаешь плоды всех преимуществ, которые он тебе предоставляет! Ты ведь это понимаешь? А любой испанец очень серьезно относится к взятым на себя обязательствам.
— Но мне нужно только одно — образование!
— Какая ты прелестная и невинная! — засмеялся Рике и схватил ее в объятия. — Все, что тебе нужно, — это узнать побольше о сердечных делах, так что позволь мне быть твоим учителем и позволь для начала показать тебе, каким восхитительным может быть поцелуй.
— Нет, Рике! — Она вырвалась из его объятий и застыла в напряженном молчании, услышав шаги. Хромающие шаги по дорожке между деревьев, которые приближались к ним. — О… это он!
— Ивейн? — Его чуткий слух уловил ее испуганный шепот. — Где ты?
Она не могла ему откликнуться, а Рике, казалось, был поражен молчанием. Они стояли молча, очень близко друг к другу, Рике все еще обнимал ее за талию, когда дон Хуан раздвинул палкой ветки дерева и в упор посмотрел на них.
— Нам пора возвращаться домой, — сказал он, и голос его был так же бесстрастен, как и лицо. — Прошу вас, если вам не трудно, отпустите мою воспитанницу, сеньор. С нее достаточно удовольствий на сегодняшний вечер.
Рука Рике соскользнула с упругой молодой талии. Ивейн знала, что сейчас бледна, и вид у нее очень виноватый, да и на самом деле ей было очень стыдно. Дон Хуан отступил, давая ей пройти, и она услышала, как он говорил Рике:
— Прошу вас запомнить на будущее, что Ивейн — моя подопечная. Еще раз станете целоваться с ней в темноте, и я запрещу ей видеться с вами.
Она повернулась, чтобы возмутиться, но он только махнул ей рукой вдоль тропинки, высокий, смуглый, мрачный, и она не посмела ослушаться. Подобрав бархатную юбку, девушка побежала впереди него через сад. Она чувствовала себя ужасно, как ребенок, натворивший что-то дурное, и по дороге домой попыталась отстоять свою невиновность.
— Вовсе мы не целовались в темноте, — заявила она, не сводя глаз со стеклянной панели в машине, отделявшей их от шофера.