— Эммет, ну ты что! Какие пирожные! Куриный бульон и точка.
Мальчик надулся, пробормотал что-то вроде «я хотел как лучше», но всё же «цветы» сменила глубокая тарелка с прозрачным, чуточку зеленоватым отваром, в котором плавали крохотные кусочки теста и какие-то овощи.
Следующие полчаса были самыми прекрасными в моей жизни. Ну, из того, что я помнила, по крайней мере.
Женщина, одобрительно улыбаясь, смотрела на то, как я ем, как едва сдерживаюсь, чтобы не застонать от наслаждения, как прикрываю глаза и счастливо вздыхаю между ложками. И украдкой советовала сыну брать пример с меня. Правда, больше трёх тарелок мне запретили, чтоб не стало плохо.
И только дождавшись, когда я поем и бессильно откинусь обратно на подушки в блаженной дремоте, она осторожно спросила:
— Как вас зовут?
Я долго молчала.
— Не помню. Простите.
— Хм. А… откуда пришли к нам?
У меня в носу защипало, и я так и не смогла ответить.
— Понятно. Я почему-то не удивлена. Ну ничего, у меня есть одна идея, как тебе помочь! Эммет, сходи позови своего дядю.
Когда мальчишка выскочил за дверь, женщина сказала, что её зовут леди Эмма Эрвингейр и она рада приветствовать меня в Замке стальной розы. И что её муж и старшие дети сейчас в разъездах, но скоро вернутся, а пока ей очень приятно, что будет с кем скоротать время…
Я подумала — надо же. У такой юной женщины и столько детей… Ещё и подростки — как она справляется?…
Но потом что-то в словах её показалось мучительно знакомым. Такое, царапающее душу, как заноза, которую не можешь вытащить, потому что не понимаешь, где она.
Я резко села и снова посмотрела на хозяйку этого места. В солнечном сплетении стало жарко.
Хриплый грай.
Чёрный ворон пикирует откуда-то с высоты, где он прятался всё это время и приглядывал за мной, очевидно. Пикирует прямо на столик, едва не развалив его. Распахивает рваные, будто одетые в лохмотья крылья, словно закрывая собой свою госпожу от угрозы. Неужели угроза — это я?
2.2
— Тише, тише, Гран! Девочка не опасна. Перестань! Замок сам её впустил.
Но ворон не успокаивается. Разевает стальной клюв и смотрит на меня чёрными глазами, склонив такую же угольно-чёрную голову, Моё сердце бешено бьётся, и я вся сжимаюсь в комок.
— Гран, фу! Мам, а давай сами ей придумаем имя, раз она не помнит? — мальчик входит в комнату и невозмутимо берёт птицу в руки, сажает на плечо. Ворон тут же успокаивается. — Анарин подойдёт.
— «Пугливый свет…» — шепчу невольно.
Мать и сын переглядываются.
— Она знает эллерийский, — кивает мальчик. Мама украдкой его одёргивает. — Ты позвал дядю Гордона?
— Идёт уже.
Ворон на плече ребёнка не хочет сидеть смирно, переступает когтистыми лапами, так что тот морщится.
— Ма, что с Граном?
— Решил поиграть в цепного пса. Наверное, у него обострение, потому что папы нет дома. Подержи-ка его, а я ему кое-что покажу, чтоб успокоился!
Мальчик бесцеремонно стаскивает птицу с плеча, даже не обращая внимания на острый стальной клюв, сердито раскрытый, и прижимает к груди волнующуюся птицу.
У мне становится вдруг тревожно.
Я ничего не знаю о себе.
Вдруг я и правда опасна для этих добрых людей? Для этой чудесной семьи, приютившей меня. Может, птица видит что-то, чего не видят люди? Раз появившись, это гадостное ощущение больше не хочет меня отпускать.
— Гран, смотри внимательно!
Недовко покачнувшись и придерживая объёмный живот, женщина поднимается с места. И присаживается на край моей кровати.
Птица мгновенно закрывает клюв и перестаёт вырываться из рук мальчика.
— Ну что, видел? Вот и не буянь без повода, — миролюбиво отвечает та.
— Простите… но я ничего не понимаю! — жалобно вклиниваюсь я.
Женщина улыбается.
— Сейчас объясню. Погоди.
Тем временем за дверью — двери тоже непривычные, очень высокие и светлые — раздаются медленные, едва различимые шаги.
Аккуратный стук. Больше из вежливости, наверное, потому что тот, кто стучал, тут же входит, не дождавшись разрешения.
Это щуплый низкорослый мужчина средних лет. Светловолосый, с какими-то блеклыми и настольно невыразительными чертами лица, что их вряд ли можно запомнить. Глаз не видно — они скрыты за чуть затемнёнными стёклами очков. Это напрягает и не внушает доверия. Одет в одежду, странную моему глазу — никаких плащей и ниспадающих складок, всё какое-то куцее и обтягивающее, каждая нога в отдельной штанине — как у белья, только длиннее. У нас дома такое носят только… кажется, охотники. На кого?.. Предательская память снова подводит.
— Кстати, где Солейн? — спрашивает моя хозяйка. — Я её сегодня не видела.