— Но почему ты винишь в этом себя? Почему освобождение Расалома — твоя вина? Это немцы выпустили его!
— Потому что я должен был его убить. И мог это сделать еще полтысячелетия назад. Но не сделал! Я приехал сюда в поисках Влада Дракулы. Прослышал о творимых им злодеяниях в духе Расалома. Я думал тогда, что Влад и есть Расалом. Но ошибался. Влад был всего лишь безумцем, попавшим под влияние Расалома. Он давал пищу Расалому, сажая на кол тысячи невинных людей. Но даже в самые худшие времена Влад не творил и сотой доли того, что происходит сейчас ежедневно в лагерях смерти. Я выстроил замок. Хитростью заманил туда Расалома и с помощью рукояти заточил в стену подвала, где он должен был оставаться вечно. — Гленн вздохнул. — По крайней мере, я думал, что вечно. Я мог убить его тогда и должен был это сделать, но не сделал.
— Но почему?
Гленн закрыл глаза и долго молчал.
— Это не так просто объяснить… — заговорил он наконец, — но я испугался. Видишь ли, я существую как бы в противовес Расалому. Но что произойдет, если я одержу окончательную победу и убью его? Если вместе с ним исчезнет и творимое им зло, что будет со мной? Я прожил не одно тысячелетие, но не устал от жизни. Возможно, в это трудно поверить, но всегда появлялось что-то новое. — Он открыл глаза и прямо поглядел на Магду. — Всегда. Но боюсь, что мы с Расаломом представляем единое целое и от существования одного зависит жизнь другого. Как ян и инь[4]. А я еще не готов умереть.
— А ты можешь умереть? — Девушке было просто необходимо это знать.
— Да. Меня очень трудно убить, но умереть я могу. И умер бы сегодня, не принеси ты клинок. Я был на грани смерти… и ты спасла меня. — Он пристально посмотрел ей в глаза, затем перевел взгляд на замок. — Расалом, вероятно, думает, что я мертв. Это мне на руку.
Магде хотелось обнять его, но она не в силах была это сделать. Во всяком случае, пока. Что ж, теперь она поняла, почему на лице Гленна часто появлялось виноватое выражение, когда он думал, что никто на него не смотрит.
— Не ходи туда, Гленн…
— Зови меня Глэкен, — мягко попросил он. — Меня так давно никто не называл настоящим именем.
— Хорошо… Глэкен.
Слово было приятным на слух, и Магде показалось, что, называя его так, она становится ему ближе. Но оставалось еще несколько волновавших ее вопросов.
— А откуда взялись эти жуткие книги? Кто спрятал их в замке?
— Я. Они становятся опасными, если попадают не в те руки, но я не мог допустить их уничтожения. Любые знания — особенно о сущности зла — должны сохраняться.
У Магды оставался еще один вопрос, который она не решалась задать. Пока он вел свой рассказ, она поняла, что ей решительно все равно, сколько ему лет, это ничего не меняло в ее отношении к нему. Но как он сам относится к ней?
— А как же я? — спросила она с трудом. — Ты никогда не говорил мне…
Ей хотелось узнать, не является ли она для него лишь «перевалочным пунктом» на пути, еще одной очередной победой. Может быть, та любовь, которую она видела в его глазах и ощущала в ласках, была лишь притворством, которому он выучился за свою долгую жизнь? Способен ли он вообще любить? Но она не в силах была произнести это вслух. Даже думать об этом было больно.
— А ты поверишь, если я тебе скажу?
— Но вчера…
— Я люблю тебя, Магда, — произнес он, нежно взяв ее за руку. — Я так давно закрыл свою душу, заключив ее в панцирь, но ты сумела пробить броню. Единственная за долгое время. Хоть я и стар, стар так, что ты даже не можешь себе представить, но я мужчина! Этого у меня никто не отнял!
Магда нежно, но крепко сжала его в объятиях. Она хотела удержать его здесь, где он был в безопасности, за пределами страшного замка.
Через некоторое время он шепнул ей на ухо:
— Помоги мне встать, Магда. Я должен остановить твоего отца.
Магда понимала, что необходимо ему помочь, хоть и боялась за него. Она взяла Глэкена за руку и попыталась поднять, но ноги не держали его. Наконец он тяжело рухнул на землю и в ярости ударил по ней кулаком.
— Мне нужно отлежаться!
— Давай я пойду, — предложила Магда, удивляясь самой себе. — Я могу перехватить отца в воротах.
— Нет! Слишком опасно!
— Я поговорю с ним. Он послушает меня.
— Он уже себе неподвластен. Он послушает только Расалома.