— Это увлечение прошло?
Эмма Витольдовна посмотрела на сына изучающим взглядом.
— Нет, Ростик, не только не прошло, наряду с живописью это стало моим основным занятием. Я много училась, кончила специальную школу. Можно сказать, что я дипломированный астролог.
— А что есть и такие?
— Представь, себе есть. И их не так уж и мало.
— Я ничего не знал, что ты училась в школе.
— Не знал, потому что я об этом не распространялась. Я долго искала свое призвание и нашла его в астрологии. Ты не представляешь, насколько это увлекательно.
— Не представляю, — подтвердил Ростислав.
— Но откуда я тебя возник такой неожиданный интерес к моим занятиям астрологией?
— Однажды я подумал… — Он замолчал.
— А не попытаться ли мне понять, что меня ждет с помощью астрологии, — закончила за сына Эмма Витольдовна.
— Что-то вроде этого. Меня беспокоит судьба моей компании.
— А твоя личная судьба?
— И она тоже. Но больше компании.
Эмма Витольдовна о чем-то задумалась. Ростислав смотрел на мать, ожидая продолжения этой темы, но она молчала.
— Я что-то сказал не то? — спросил Ростислав.
Эмма Витольдовна словно бы очнулась и стала смотреть по сторонам.
— Давай продолжим эту тему позже, все не так просто, как ты думаешь, — произнесла она. — Я, пожалуй, пойду к себе. Уже хочется есть, а про обед что-то ничего не слышно. Не знаешь, когда он будет?
— Нет, мама. Но уверен, что он будет. Мой опыт говорит, что он бывает всегда.
— А ты посиди еще здесь, полюбуйся пейзажем.
Эмма Витольдовна встала и стала подниматься к замку. Ростислав проводил мать удивленным взглядом, он не понимал, что с ней произошло, почему она так стремительно ушла.
15
После ухода Ростислава из номера, Антон некоторое время молча сидел на кровати. Он даже прилег, но почти сразу же поднялся, подошел к окну и стал смотреть на гладь озера. Ему никак не удавалось унять в себе раздражение, оно буравило его изнутри, заставляло то и дело менять диспозицию. У него даже пропало чувство голода, которое он уже давно испытывал. А он до безумия любил поесть; когда добирался до стола, то никак не мог насытиться, несмотря на то, что его живот становился все обширней, а вес давно перевалил за отметку в один центнер. А ведь когда-то он был стройным парнем, активно занимался спортом. Но по мере того, как возрастало его политическое значение, а с ним и доходы, он все больше стал предаваться греху чревоугодия. И с какого-то момента окончательно перестал себя сдерживать, превратив еду в настоящий культ, в главное удовольствие всей жизни.
Окончательно осознав, что пока он находится в этом узком пенале, где едва помещаются его телеса, он не успокоится, Антон вышел из номера. Он спустился вниз, вошел в каминный зал. Сейчас тут не было никого. Стал рассматривать живопись на стене и барельефы, но быстро понял, что ему это совершенно не интересно. Надо посмотреть, как устроилась мать, решил Антон.
Он постучал, услышав разрешение войти, отворил дверь. Анастасия Владимировна с каким-то отрешенным видом сидела на кровати. Рядом лежал чемодан, она явно еще его не только не разбирала, но даже не открывала.
Он сел рядом с ней.
— Да, поселил родитель нас в этих коморках, — произнес он.
Анастасия Владимировна повернула в его сторону голову, ион заметил, что у нее красные глаза. Она явно недавно плакала.
— Мама, что случилось? Почему ты плакала? Он тебя не обидел?
Анастасия Владимировна отрицательно покачала головой.
— Никто меня не обижал. Просто взгрустнулось. Сразу навалилось много воспоминаний.
— Я тебя предупреждал: не надо сюда приезжать. Зачем бередить старые раны. Что было, то давно прошло, быльем поросло. А теперь будешь без конца вспоминать обо всем. Зачем тебе это надо? Или тебе нравится сидеть за одним столом с этой Эммой Витольдовной, которая увела у тебя мужа?
— Ты знаешь, что не нравится. Но что делать? Ты же приехал.
— Я был вынужден приехать, у меня к нему есть поручение.
Анастасия Владимировна удивленно взглянула на сына.
— Ты мне ни о каком поручении не говорил.
— Это государственные дела, тебе они не интересны.
— Мне все интересно, что касается твоего отца и тебя, — возразила Анастасия Владимировна.
— Сначала я поговорю с ним, потом может быть, сообщу, о чем идет речь тебе.
— Я не знаю, о каком поручении идет речь, но тебе отца будет трудно уговорить.
— Почему так думаешь? — недовольно покосился Антон на мать.
— Потому что знаю его, я все же прожила с ним более десяти лет. Ты и не представляешь, какие это были интенсивные годы. Ничего даже близко у меня потом не было.