Выбрать главу

Шалимов же чувствовал напряжение на себе. И Шляпников с Баратынским чувствовали. И были счастливы небывалым чувством причастности. Вот вкратце такая обрисовывалась обстановка того времени. Или этого, потому что неважно, не о нем речь, ибо в пространстве многое сходится, даже две параллельные прямые. Во всяком случае, пока Шалимов, Шляпников и Баратынский оживленно обсуждали частные вопросы, Азарий Федорович Крюков действительно сидел с полуголыми девицами в сауне. Точнее, девицы были вообще голые, но в простынях. И не простые девицы, а пловчихи, и сидели они в родной сауне бассейна "Буревестник". Крюков же устал за день и не вслушивался в разговор Шалимова, Шляпникова и Баратынского. Тренировал Крюков второй состав молодежной женской сборной университета, тренировал уже восьмой год, и спортсменки своего "папашку", как звали его за глаза, не стеснялись.

Глава 1

О девочке Маше, Алике, Ларике и начале необычного путешествия,

а также непонятно почему, но и о Флоре Галимзяновой

Солнце еще не всходило, но слабый свет уже лился сверху невидимым дождем, асфальт загадочно блестел, кусты жимолости волнительно вздрагивали, и так одуряюще пахло жасмином, что непременно должно было что-то случиться.

Маша не шла, а летела по двору, точнее ее кто-то легонько подталкивал в спину. Это было смешно и удивительно одновременно. Смешно, потому что толстушка Маша издали напоминала тумбочку, и видеть, как летит тумбочка, было смешно, но и удивительно, ибо мало кто видел, как летают вообще тумбочки. Вот и летела похожая на тумбочку Маша, а ее белые летние туфельки стучали так громко, что мгновенно проснулась дворничиха Венера Галимзянова, жившая через дорогу, в доме напротив, и очень удивилась тому, как рано начал работу слесарь Баратынский: ходики показывали только три часа утра, а Баратынский грозился нагрянуть в восемь, что само по себе было уже невероятным, но, чтобы начать менять трубы в три утра, такого даже при Сталине не видели. Не успела дворничиха Венера помянуть имя Сталина, как Машенька завернула за дом и остановилась как вкопанная.

Так бывает, когда идешь себе преспокойненько, думая о самом обычном, ну, к примеру, из чего крылья бабочек сделаны (из пыльцы, что ли?), как вдруг, подняв голову, видишь на первом этаже панельного дома живую тигриную голову. Голова преспокойненько себе дремлет на солнышке, а увидев тебя, лениво, но вежливо скажет: "Ну, что ты, девочка, глазеешь?.. Тигра, что ли, не видела?!"

Тигры, конечно, спали еще в зоопарке, но у въезда во двор стояла настоящая серебряная карета, запряженная тройкой белоснежных лошадей. Неизвестно, откуда вдруг появился возничий, мальчик с копной светлых кудрей и большими голубыми глазами. Он застенчиво улыбался и никак не мог принять нужную позу. Дело в том, что возничий был соткан из тысячи мельчайших рыжих пылинок, роящихся облаком у кареты, и это живое бурлящее облако то превращалось в мальчика, то растекалось в стороны и снова заполняло контуры мальчишеского тела, причем это растекание мучило и возничего, он боялся как бы Машенька не испугалась его странного вида, который то и дело менялся: вытягивался нос, съезжало лицо, закручивались руки.

Не мальчик, а рыжее облако с носом, большим ртом и глазами. Возница то и дело приводил себя в порядок, стараясь держаться при этом в полный рост. Он успел распахнуть дверцу кареты, мученически улыбнуться и пригласил Машу войти, протянув ей руки. И едва Маша коснулась его невесомой легкой руки, как в тот же миг сильный электрический ток пронзил ее; она чуть не потеряла сознание от внезапного удара, но уже через секунду почувствовала себя свободной от всякого притяжения, в том числе и земного. Она впорхнула в карету, и тысячи запахов вскружили ей голову. Возничий заглянул в карету и, смутившись, представился:

- Меня зовут Ларик, я взял на себя смелость представиться сам, надеюсь, что Вы на меня не разгневаетесь за такую вольность, просто я давно мечтал об этой встрече и сейчас мои мысли смешались!..

Он держался за ажурную из серебряных паутин дверцу и смотрел так грустно, будто все еще извинялся за свое глупое и бесформенное состояние, однако и Маша теперь плавала в карете, как облако, постреливая рыжими пылинками, и могла сколько угодно вытягивать шею или вообще превратиться в одну длиннющую руку и сорвать у Грымзиной из девятнадцатой квартиры красную головку мальвы, что Маша тотчас и сделала.

Послышался топот ног по тротуару, Ларик оглянулся и растерянно посмотрел на Машу. Выглянула и Маша, увидев около кареты Алика Лаврова, с которым училась в 7 "б" и в которого была тайно влюблена, хотя Лавров всем сердечным мукам предпочитал химию, а если и обращал свое драгоценное внимание, то, конечно, не на Машу-тумбочку Петухову, у кого нос уточкой и вообще ничего выразительного в лице: так, одна болезненная мечтательность. Вот разве что глаза светлые-пресветлые, и Петухов-отец однажды заметил, что они у нее в темноте светятся и можно даже лампу на столе не включать.

Петухов-отец после работы почти всегда сидел за письменным столом, писал диссертацию, которая ему была не нужна, а нужна маме-Петуховой. Вообще ужасно, когда все под одной фамилией, все Петуховы!.. Отец то и дело напоминает маме, что надо продолжать род Петуховых, а значит, заводить сына Петухова. Но это их заботы. Однажды Маша на цыпочках зашла к отцу в кабинет, думая, что он работает, а он просто сидел в темноте за столом.

- Папа, ты что делаешь?.. - испуганно спросила Маша.

- Диссертацию пишу, - ответил из темноты отец.

Диссертация и жизнь Петуховых-старших пока к делу не относятся, важно лишь, что Алик, несмотря на любимую химию, всегда косил взглядом в сторону Флоры Галимзяновой, младшей дочери дворничихи Венеры Галимзяновой, ибо Флора имела много преимуществ перед Машей. Во-первых, была стройной брюнеткой, которую в трамвае принимали за дамочку, и ухажеры всех мастей роем вились вокруг Флорки. Во-вторых, у нее было кукольное личико, что в представлении Алика означало высшую степень красоты. В-третьих, одевалась Флора лучше всех в школе - и каракулевая шубка, и сапоги, и золотые сережки, и духи "Нина Ричи", которых даже у Беллочки не было (Белла Ефимовна, математичка, их классная). "А одеваться в наше время - это все равно что университет кончить"*, - любила повторять мама-Петухова. В-четвертых, Флора дружила с Птицыной, которая была страшнее атомной войны, и, конечно же, на ее фоне она выглядела сногсшибательно. А это уже выказывает ее ум, комментировал Петухов-отец, встревая в обсуждения жены и дочери, после чего его снова выгоняли писать диссертацию.

_______________

* Из афоризмов Петухова-отца (здесь и далее прим. автора).

- Ни трамваи, ни автобусы не ходят, - пробухтел Алик, сам не понимая, зачем он приперся сюда в три часа утра, но замолчал, ибо увидел такое, отчего на него напал столбняк: Маша из тумбочки превратилась в русалку с хвостом, ибо ножки ее, едва она взмывала с сиденья, превращались в золотисто-красный хвост.

- Извините, - вдруг покраснев, деликатно проговорил Ларик. - Но разве Вы должны были прийти сюда в столь ранний час?..

- А я откуда знаю?! - поеживаясь от утреннего холодка и не отрываясь от Маши, зевнул Алик. - Сказали: одевайся и беги! Я и побежал!..

- Давай, возьмем его! - неожиданно сказала Маша, и Ларик, помедлив, вздохнул, открыл дверцу и подал руку.

От прикосновения Алик вспыхнул странным светом, мелькнули искры, что-то затрещало, но через мгновение и он превратился в пушистое облако из рыжих пылинок и тотчас влетел в карету.

- Он чуть не сгорел! - побелев всем своим облаком, прошептал Ларик.

Лошади нетерпеливо забили копытами, послышалось ржанье, потом удалой посвист, карета рванулась, и Маша с Аликом от резкого толчка закувыркались на подушках.

- К морю! - воскликнула Маша, хотя еще секунду назад она никуда не собиралась.