Кэмпффер повернул обратно. Сблизиться с Ворманном совершенно невозможно. Он слишком туп и узколоб, чтобы понять реалии нового порядка. Он обречен. И лучше держаться от него подальше.
И все же… Кэмпфферу нужно, чтобы этой ночью кто–то был рядом. Но кто?
Майор с опаской медленно поднимался по лестнице: не ждет ли его там очередной кошмар?
Огонь принес в комнату не только тепло. Стало светлей, и этот свет был намного приятней, чем исходивший от единственной, висевшей на потолке лампы.
Магда расстелила для отца спальный мешок рядом с камином, но старик даже не взглянул на него. Впервые за последние годы она видела его столь оживленным. Месяц за месяцем болезнь подтачивала его силы, и большую часть суток он спал.
Но сейчас перед ней был совершенно другой человек. С каким увлечением он просматривал книги! Магда знала, что это ненадолго. Вскоре больное тело потребует отдыха. Он держался на одном энтузиазме, запаса сил у него не было и быть не могло.
Однако ей не хотелось ему мешать. Из–за болезни отец постепенно утратил интерес ко всему и целыми днями бесцельно смотрел в окно. Врачи определили депрессию, естественную в его состоянии, которую снять было невозможно. Он принимал только аспирин, чтобы заглушить боль, и, если был, кодеин. Специально от боли в суставах.
Сколько лет отец был живым трупом! А теперь вот стал проявлять признаки жизни. Магда молча смотрела, как отец раскрыл книгу «О таинственных червях», снял очки и устало потер глаза. А может, все–таки уговорить его оторваться от этих жутких книг и передохнуть?
— Почему ты не все сказал им о своей теории?
— Мм? — Профессор не понял и заморгал. — Какой теории?
— Ты сказал, что не веришь в вампиров, но ведь это не так, верно? Если, конечно, ты не распрощался со своей любимой идеей.
— Нет, я по–прежнему считаю, что существовал настоящий вампир, но только один, — от него и пошел весь румынский фольклор на эту тему. Тому есть множество исторических подтверждений, однако нет прямых доказательств. А без доказательств я не мог опубликовать ни одной статьи. По этой же причине я предпочел ничего об этом не говорить и немцам.
— С какой стати? Они ведь не коллеги–ученые!
— Верно. Но они считают меня образованным и надеются извлечь из этого пользу. Если бы я поделился с ними моими идеями, они сочли бы меня просто полоумным старым евреем. А полоумный старый еврей вряд ли долго проживет в компании нацистов. Согласна?
Магда замотала головой. Разговор принимал нежелательный для нее оборот.
— Ну а все–таки. Считаешь ли ты, что в замке живет…
— Вампир? — Отец слегка передернул плечом. — Кто знает, что такое настоящий вампир? Об этом ходит столько легенд, что никто не отличит правду от лжи — если, конечно, допустить, что в легендах вообще есть хоть крупица правды. И все же неспроста в Трансильвании и Молдавии столько легенд о вампирах. Если покопаться, в любой сказке найдешь долю истины.
Профессор умолк и задумался, только глаза горели на неподвижном лице.
— Уверен, ты и сама знаешь, что здесь творится что–то необычное. Замок был напрямую связан с дьявольщиной, эти книги неопровержимое тому доказательство. И надпись на стене… либо это дело рук сумасшедшего, либо знак того, что мы имеем дело с какой–то нежитью. Нам предстоит это выяснить.
— А ты что думаешь? — настаивала Магда, желая услышать что–нибудь утешительное.
От одной мысли, что нежить действительно существует, по телу побежали мурашки. Никогда девушка не верила подобным россказням и зачастую размышляла, не играет ли отец в своего рода интеллектуальную игру, серьезно рассуждая на эту тему. Но теперь…
— Сейчас я ничего не думаю. Но чувствую, что мы на грани открытия. Ничего конкретного пока сказать не могу… не могу объяснить. Просто чувствую. И ты тоже чувствуешь, я знаю.
Магда молча кивнула. Она чувствовала. О да, она тоже это чувствовала.
Отец снова потер глаза.
— Я не могу больше читать, Магда.
— Тогда давай я помогу тебе лечь.
Стряхнув оцепенение, она шагнула к отцу.
— Пока не хочу. Я слишком взволнован, чтобы уснуть. Лучше сыграй мне что–нибудь.
— Но, папа…
— Ты ведь взяла с собой мандолину, я знаю.
— Папа, ты же знаешь, как действует на тебя моя игра.
— Пожалуйста!
Магда улыбнулась. Она ни в чем не могла ему отказать.
— Ну хорошо.
Перед отъездом она аккуратно упаковала мандолину и сложила в большой чемодан. В общем–то, по привычке. Куда бы она ни ездила, всегда брала с собой мандолину. Музыка и раньше занимала одно из главных мест в ее жизни, а с тех пор как отца уволили из университета, превратилась еще и в основной источник существования. После переезда в крошечную квартирку Магда стала преподавать музыку детям, игру на мандолине — у себя дома, а игру на пианино — у них. Свое пианино они вынуждены были продать при переезде.
Магда села на стул, который принесли в комнату вместе с дровами и спальными мешками, быстро настроила инструмент, подтянув пару струн, ослабевших во время путешествия, и начала играть в цыганской манере, которая позволяла следить одновременно и за ритмом, и за мелодией. Музыка тоже была цыганской, грустная песня о неразделенной любви и разбитом сердце. Закончив второй куплет и начав третий, последний, она глянула на отца.
Профессор сидел, откинувшись назад и закрыв глаза, воображая, будто держит скрипку, скрюченными пальцами левой руки прижимая струны, а правой водя по струнам смычком, насколько позволяли больные суставы. Отец когда–то был хорошим скрипачом, и они частенько играли вдвоем эту мелодию.
Старик плакал. Но слез не было. Глаза и щеки оставались сухими.
— Ох, папа, я не подумала… не надо было играть эту песню.
Магда ругала себя. Знает столько песен, а выбрала именно эту — она напомнила отцу, что он не может больше играть. Магда хотела подойти к отцу и вдруг замерла. В комнате стало темнее.
— Все в порядке, Магда. Приятно было вспомнить, как мы с тобой вместе играли… это лучше, чем если бы я вообще никогда не играл. До сих пор слышу звучание моей скрипки. — Глаза его скрывали стекла очков. — Пожалуйста, продолжай.
Но Магда не шелохнулась. В комнате стало холодней. Откуда этот сквозняк? Она оглянулась. Ей кажется или свет действительно меркнет?
Отец открыл глаза и увидел ее лицо.
— Магда?!
— Огонь гаснет!
Огонь в камине действительно затухал, причем как–то странно — ни шипения угольков, ни дыма, — казалось, пламя заползает назад в головешки. Угасла и лампа на потолке. Наступила темнота, но не обычная, как бывает, когда гаснет свет, а всепоглощающая. Почти осязаемая. Вместе с тьмой по комнате расползался холод. И запах, кислый и едкий дух зла, вызывающий мысли о тлении и разрытых могилах.
— Что происходит?
— Он идет, Магда! Встань рядом со мной!
Магда бросилась к отцу, лихорадочно соображая, где бы его спрятать, и в то же время надеясь на его защиту. Дрожа, Магда вся сжалась, вцепившись в изуродованные руки старика.
— Что же нам делать? — спросила она почему–то шепотом.
— Не знаю. — Отец тоже дрожал.
Тьма все сгущалась, лампочка совсем погасла, лишь головешки тускло светились в камине. Стен уже не было видно — их поглотила чернильная темнота. Только отсвет мерцающих угольков, умирающий островок тепла, давал им надежду.
Они были не одни. В темноте что–то двигалось. Кралось. Что–то нечистое, плотоядное.
Подул ветерок, сначала слабый, как легкий бриз, потом все сильней и сильней, по комнате пронесся ураган, хотя дверь и ставни были плотно закрыты.
Магда пыталась освободиться от сковавшего ее ужаса и отпустила руки отца. Видеть дверь девушка не могла, но помнила, что она находится прямо напротив камина. Несмотря на хлещущие ледяные порывы ветра, она взялась за ручки коляски и начала медленно толкать ее в том направлении, где должна была находиться дверь. Может быть, если удастся выйти во двор, они смогут спастись. Она сама не знала почему, но ей казалось, что оставаться в этой комнате все равно что ждать смерти.