Служанка повиновалась. Графиня налила в стакан вина и подала его Арзаку. Тот взял его, несколько смутившись, потом вытер рот рукавом своего камзола и разом опорожнил стакан, после чего почтительно возвратил его графине, которая приняла его обратно, по-видимому, нисколько не оскорбившись этим странным поступком.
– Ну, принес ли ты нам новости? — спросила Мари Будон, догадываясь о том, что по каким-то причинам дамы не хотят сами расспрашивать Арзака.
– Новости-то я принес, — ответил крестьянин.
– Ага! — сказала графиня, слегка нахмурив брови.
– Ну, говори, что такое случилось? Что ты нам скажешь? — с нетерпением продолжала служанка.
– Я знаю, зачем господин Марселанж уезжает из Шамбла.
– Говори же скорее.
– Потерпите немножко, — спокойно возразил Арзак. — Вы знаете мою хижину, ваше сиятельство, мою маленькую хижину на колесах, где я ночую в поле среди своего стада?
– Да, конечно, знаю, — ответила графиня. — Что дальше?
– Сегодня в шесть часов, когда еще было совсем светло, я издали увидел господина Марселанжа с каким-то человеком, которого не знаю. Они должны были пройти мимо моей хижины; мне тотчас пришло в голову запереться там, и вы убедитесь, что чутье не обмануло меня. Через несколько минут они остановились возле моей хижины, не подозревая, что в такое время там кто-нибудь есть, и принялись разговаривать так свободно, как будто находились в замке Шамбла.
– Ты что-нибудь слышал? — с живостью спросила графиня.
– Благодаря щели в досках моей хижинки, щели, оказавшей мне уже немало полезных услуг, я видел их и слышал, как будто мы все трое разговаривали у камина.
– Как выглядел господин Марселанж?
– Печально и мрачно.
– О чем он говорил?
– О своем скором отъезде в Мулен и об аренде Шамбла. И от того и от другого нотариус его отговаривал, потому что я скоро понял, что второй-то и был нотариус.
– Гранжон, может быть? — спросила графиня.
– Именно. Итак, нотариус говорил господину Марселанжу, что зря он уезжает из Шамбла, если только на это у него нет веских причин. Я передаю вам их разговор в точности как слышал, графиня, — прервал сам себя Арзак.
– Я не сомневаюсь, Арзак, продолжай.
– Ну да, у меня есть веские причины для отъезда, — ответил господин Марселанж. — Настолько веские, что не решился сообщить их вам у себя, поскольку я опасаюсь, что кто-то из слуг шпионит за мной — некоторые ведь подкуплены графиней. И я привел вас сюда, в поле, где я, по крайней мере, уверен, что никто не услышит нашего разговора. Можете себе представить, как я обрадовался, — прибавил Арзак. — Я затаил дыхание и не шевелился, как сурок в своей норе.
– Дальше! — прошептала графиня отрывистым и нетерпеливым голосом.
– Господин Марселанж закрыл глаза рукой и стоял так несколько минут, не говоря ни слова, потом приподнял голову и продолжал:
– Я уезжаю отсюда, господин Гранжон, потому что боюсь двух женщин.
– Двух женщин! — вскрикнул нотариус с удивленным видом. — О боже мой! Чего же вы можете бояться со стороны двух женщин?
– Гранжон, — продолжал господин Марселанж, понизив голос и смотря нотариусу прямо в глаза, — эти две женщины — графиня ла Рош-Негли и ее дочь, и если вы их знаете, особенно если знаете графиню, вы поймете мой страх.
– Он так и сказал?! — гневно вскрикнула графиня.
– Чего же вы можете опасаться со стороны графини? — удивился нотариус.
Мне показалось, что господин Марселанж не решался говорить, но это продолжалось недолго.
– Я не стану ничего от вас скрывать, вы узнаете все, — произнес он. — Уже несколько месяцев меня повсюду и ежечасно преследует предчувствие, которое не дает мне спать по ночам. Это предчувствие скорой насильственной смерти.
– Убийства? — вскрикнул нотариус.
– Да, — признался господин Марселанж. — Я вижу повсюду и ежечасно, днем и ночью, нож или ружье убийцы, направленные мне в грудь; вот почему я хочу уехать отсюда через три дня, я ни за что не останусь здесь, даже если мне придется лишиться поместья Шамбла.
– Но какие у вас основания полагать, — удивился нотариус, — что женщина, графиня ла Рош-Негли…
– О! — перебил его господин Марселанж. — У графини есть двое преданных псов, которые по одному ее знаку способны на все: это ее слуги Мари Будон и Жак Бессон.
Мари Будон пожала плечами, но лицо Жака Бессона слегка помрачнело, и этот почти неприметный нюанс не ускользнул от внимания графини, которая следила за реакцией Жака на рассказ Арзака.